Шань - [10]

Он закрыл глаза. Долгое время они оба сидели молча, не проронив ни звука. Над их головами разносились пронзительные крики чаек, круживших в тусклом свете зимнего дня. Над водой клубился туман, похожий на дым, извергающийся из пасти дракона. Джейк чувствовал, что где-то там, в этой белой мгле, блуждает неведомый ужас.

— Я долго не решался сказать об этом даже тебе, Джейк, — прервал наконец затянувшееся молчание Чжилинь. — Однако в сложившейся ситуации у меня нет иного выбора. — Он с такой силой сжал нефритовую печать, что его пальцы побелели. — Есть одна вещь, о которой мы не часто вспоминаем в наших беседах. Камсанг.

— Это наш главный козырь, — заметил Джейк. — Помнится, ты говорил, что Камсанг в конечном итоге, весьма вероятно, может сыграть спасительную роль в судьбе Китая.

Теперь стало заметно, как Чжилиня пробирает дрожь.

— Камсанг всегда был обоюдоострым мечом, — возразил он. — Мы все понимали это с самого начала. В любом проекте подобного рода содержится разрушительный потенциал. Тем не менее в то время мы считали, что риск в данном случае оправдает себя. Нам казалось, что мы сумели создать адекватные ему системы контроля и безопасности. — Он глубоко вздохнул. — Однако теперь все обстоит иначе.

Повисло мертвое молчание, и в этой тишине Джейк ясно различал плеск волн.

— Что случилось с Камсангом, отец? — он не узнал собственный голос.

Его сердце вдруг заколотилось с бешеной скоростью, отдававшейся в ушах колокольным звоном.

Чжилинь смотрел на море, туда, где за полоской прибоя и силуэтами крошечных джонок, высоко поднимавшихся на гребнях волн, простиралось чистое пространство.

— Ученые совершили там открытие, — тихо промолвил он. — Ужасное, пугающее открытие. Его сделали совершенно случайно во время выполнения обычных, плановых экспериментов, — он резко повернул голову, и зловещий взгляд черных глаз пронзил Джейка насквозь. — Джейк, оно представляет угрозу для всего мира. Разрушительный потенциал Камсанга, о котором я говорил, стал поистине безграничным. Он настолько ужасен, что ты обязан предотвратить малейшую попытку воспользоваться им. Лучшие представители всех народов предпочли бы зарыть его как можно глубже. Однако кроме них есть и другие, которые... — он внезапно оборвал фразу и, слегка поежившись, вновь подставил свое лицо бледным лучам солнца. — Русские охотно пошли бы на все, лишь бы овладеть секретом Камсанга. То же самое касается американцев и англичан. И ты, Джейк... Теперь ты его единственный хранитель.

Он вложил нефритовую печать в руку сына и продолжил:

— И ты, и я держали ее в руках, и все же она осталась такой же холодной, какой и была. Камень всегда холоден, в отличие от людей, распаляемых страстями и желаниями. Это урок, который необходимо усвоить, — Чжилинь положил свою ладонь сверху на печать, так что нефрит словно стал связующим звеном между отцом и сыном. — Существует пословица, Джейк, более древняя, чем само Дао: “На вершине горы царят холод и мрак, однако без них не было бы ничего”, — он пододвинул ноги навстречу набежавшей на берег волне. — Ты сейчас стоишь на вершине горы и уже должен был почувствовать холод и мрак вокруг себя. Не познав их истинной сущности, ты собьешься с пути. Твои чувства умрут. Останется лишь страх, который станет преследовать тебя до конца жизни.

Соленый ветер освежал лицо Джейка. Откуда-то издалека доносился детский смех и радостный собачий визг. Однако все ощущения казались стертыми, расплывчатыми, и лишь одно выделялось на их фоне. Джейк чувствовал, как холодная резная нефритовая печать наливается тяжестью в его руке. Отец, —хотелось ему спросить, — когда я усвою твой урок, сделаюсь ли и всесильным или стану просто бесчеловечным?

Однако, сидя на пляже в заливе Отвращения, возле своего отца — Цзяна, творца, создателя, — он не мог вымолвить ни слова. Он просто ждал, когда отец объяснит ему, что произошло с Камсангом. Объяснит, каким образом мир вдруг преобразился, став гораздо более опасным местом, чем прежде.

* * *

Чжинь Канши находился в Цянмине, районе Пекина, начинающемся к югу от площади Тяньаньмынь. Он представляет собой лабиринт из узких улочек, вдоль которых тянутся ряды продовольственных лавок и торговых лотков. В желто-серой шинели с погонами, туго перетянутой поясом, полы которой доставали до земли, Чжинь Канши казался еще более высоким и худым, чем был на самом деле.

Мимо него двигался бесконечный поток велосипедистов. Сырой, холодный воздух поглощал почти все звуки, так что двухколесные машины, проносившиеся мимо без малейшего шума, производили жутковатое впечатление. Тучи пыли превратили воздух в черную патоку.

Чжинь заметил приземистого, коренастого человека у входа в лавку, где торговали коврами, и подошел к нему.

— Доброе утро, товарищ. Как поживает наша лизи,наша несносная ягодка?

Полковник Ху с шумом вздохнул.

— С нашей лизивсе в полном порядке, как и следовало ожидать, — ответил он.

Полковник Ху, как обычно, чувствовал себя неуютно в присутствии Чжиня. Грубые, плебейские черты его лица разительно контрастировали с элегантной внешностью Чжинь Канши.

— Операция по ее поимке прошла удачно? — осведомился Чжинь.