Шань - [14]

Подписи на записке, напечатанной на машинке, не было.

Однако не этот клочок бумаги, а содержимое дипломата словно магнитом притягивало взгляд Маккены. Капитан Королевской колониальной полиции нервно поежился, как будто предвкушая необычное лакомство.

* * *

Переместившись в кабинет, принадлежащий еще Энтони Беридиену, ныне покойному первому директору Куорри, Роджер Донован захватил с собой маленькое полотно Жоржа Сера. Доновану оно казалось исключительно необычным произведением. Когда-то он получил его в подарок. Дважды в сутки — на рассвете и в сумерках, когда свет за окном становился не слишком ярким, но и не тусклым, — кажущиеся разбросанными как попало мазки на холсте вдруг оживали, образуя уникальную световую гамму. В них даже совершенно непостижимым образом проступали очертания некой формы.

Донован подозревал, что именно поэтому работы Сера так сильно привлекали его. Этот художник творил на полотнах настоящие чудеса. Донован твердо знал, что в повседневной жизни чудес не бывает. Однако Сера обладал способностью отвлекать Донована от рутины. Его уединение оборвал мелодичный звонок. С грохотом опустив на окнах тяжелые стальные жалюзи, он оторвался от созерцания своего чуда. Звонок раздался вновь, и Донован сказал:

— Войдите.

Массивная дверь отворилась. После гибели Генри Вундермана Донован позаботился о создании вокруг своей резиденции шестиэтапной системы охраны, сводившей практически к нулю вероятность внезапного нападения. Тем не менее, на случай непредвиденных обстоятельств он распорядился поставить в своем кабинете внушительную дверь из двух трехдюймовых панелей красного дерева, разделенных бронированным листом в дюйм толщиной.

В дверном проеме показался высокий худощавый человек. Он был одет в твидовый жакет, шерстяные штаны и мягкие ботинки из кордовской кожи, украшенные кисточками. Длинные, вьющиеся волосы и высокий, открытый лоб делали посетителя на вид не старше девятнадцати-двадцати лет. На самом же деле ему уже исполнился тридцать один год. Румянец на щеках свидетельствовал о здоровом образе жизни и явном увлечении спортом. Следует заметить, что Тони Симбал (так звали посетителя) не упускал случая зимой покататься на лыжах, а летом — на виндсерфинге.

Донован жестом указал на плетеное кресло:

— Садись, Тони.

Тони в несколько шагов пересек свободное пространство комнаты. Его походка, легкая, почти летящая, с неизменным успехом привлекала к нему внимание подавляющего большинства представительниц прекрасного пола. Он устроился в кресле и, закинув ногу на ногу, скрестил перед собой длинные пальцы рук.

— Как в Нью-Йорке? — поинтересовался Донован.

Симбал покряхтел.

— Мрачно. Теперь там столько машин на улицах, что человек, дорожащий своим временем, просто вынужден лезть в подземку. — Он усмехнулся. — Ну, а там ему совсем не помешает “Магнум 357”, если он, конечно, не хочет преждевременно сыграть в ящик.

— Однако, похоже, у тебя особых проблем не возникало.

— Да вообще-то нет. Мне было достаточно обнажить клыки, чтобы зулусы держались на почтительном расстоянии.

Зулусы. Донован издал слабый смешок, и угрюмое выражение бесследно исчезло с его красивого лица. Слова, произнесенные Тони, вернули его в далекое прошлое.

В колледже они называли зулусами чернокожих, которые были не в ладах с законом.

Симбал относительно недавно появился в Куорри, но тем не менее его связывали с Донованом тесные отношения. Именно поэтому новый директор вытащил его из рядов УБРН и перевел под свое начало.

Некогда Донован и Симбал вместе прошли через Стэнфордскую “мельницу”. Они делили одну комнату в общежитии и были неразлучными друзьями, хотя между ними ни на мгновение не утихало прямо-таки яростное соперничество. Однако познакомились они еще раньше: их отцы регулярно встречались на региональных шахматных турнирах Тихоокеанского побережья.

После двойного, почти катастрофического потрясения Куорри, вызванного смертями Беридиена и Вундермана, Донован стремился перестроить организацию в соответствии с принципом абсолютного доверия. Именно поэтому он сделал все, чтобы заполучить к себе Тони Симбала. В ком в ком, а в нем Донован не мог усомниться ни на секунду.

Когда-то в колледже с ними произошел забавный случай. Они, как это бывало нередко, приударяли за одной и той же подругой. Она же, весьма польщенная этим обстоятельством и к тому же будучи девушкой легкомысленной, назначала им свидания поочередно, до тех пор пока они сами не попросили ее выбрать кого-то одного. Она же возразила, что не может этого сделать, ибо каждый из них обладает своими особыми, привлекательными чертами, которых нет у другого. Ее заявления оказалось достаточно, чтобы навсегда скрепить их дружбу. Впоследствии они, разумеется, точно так же старались перещеголять один другого (главным образом, правда, в учебе), но никогда не вели счет набранным очкам. Они делили поровну и радости и разочарования, памятуя о словах своей однокурсницы. Они давно уже позабыли даже ее имя, однако — отчасти даже с суеверным трепетом в душе — вспоминали тот день, когда она поделилась с ними своим наблюдением.