Шалунья Нулгынэт - [10]

С дочкой Марфы Айей я обегала весь посёлок. Увидела странного зверя. Не олень и не конь, разве что на собаку немного похож. Только на очень большую. На голове короткие толстые рога.

Айя поймала диковинного зверя за ухо и привела ко мне. Когда я хотела потрогать рога, зверь взял и облизал мою руку тёплым шершавым языком.

– Это твоя собака?

– Это корова Маначай. У неё очень хорошенький телёнок.

– Телёнок – её ребенок? Так вы его мне отдайте! Я как раз обещала Ванчику щенка привезти!

Айя захлопала глазами.

– Я говорю: корова это! Понимаешь? Ко-ро-ва.

Бросилась к дому. Я за ней. Слышу – кричит своей маме:

– Мама, Нулгынэт хочет забрать нашего телёнка!

Я подтвердила:

– Да, я хочу взять его с собой.

– Зачем он тебе?

– Ванчику обещала.

– Телёнка?

– Щенка…

– Ладно, спроси у мамы, возьмет ли она телёнка, – засмеялась тётя.

Мама сказала:

– Корова – не собака, совсем другое животное. Живёт зимой в коровнике, а у нас коровника нет.

– С нами в палатке будет жить, – настаиваю я.

– Что за упрямый ребёнок! – у мамы расстроенное лицо. – Не можем мы телёнка взять!

– Он просто большой, но всё равно как собака. Не вижу разницы.

– Люди едят коровье мясо, – объясняет мама. – Корову доят. А собак не доят и мясо собачье не едят.

– Не корова, не собака – просто зверь! – обиделась я и снова убежала на улицу. Посидела на санях. Сидела, сидела, замёрзла…

– Не плачь, – погладила меня по голове мама. – Тут не только коров, тут и собак много. Найдем хорошего щенка Ванчику. Вот управлюсь с делами, и домой…

Вволю наигралась я с поселковой ребятнёй. Им интересно – расспрашивают о нашей кочевой жизни, о стаде.

– У нас здорово! – рассказываю я. – Там я одна маленькая. На оленях езжу. Иногда взрослые берут меня охотиться на чубуку – горного барана. С мамой капканы проверяю. Весной вокруг полно уток и гусей. Если вижу гусиных птенчиков – убегаю.

– С птенчиками?!

– Зачем? От их мам. Защипать могут. Даже наши пастухи их опасаются. Стерхов тоже. Говорят, одному дядьке, который хотел яйца из гнезда взять, журавль клювом спину проломил…

Любопытству ребят нет конца. Я тоже много узнаю о посёлке. Мы долго и весело играем. Учу их играть в оленей. Делаем норы в сугробах. Дети не привыкли к долгим зимним играм и бегут домой замерзшие, но, отогревшись, снова ко мне. Пока я гощу в посёлке, во дворе не переводится детвора.

К отъезду у меня два мешочка подарков.

Побывали с мамой в магазине. Чего тут только нет! Я даже растерялась.

– Куплю, что хочешь, – говорит мама, а у меня в глазах пестрым-пестро! Всё нравится, выбрать невозможно.

– Давай весь магазин купим!

– Чем же я, бедненькая, торговать тогда стану? – сокрушается продавщица.

– Ладно, всё не возьму, – я зашла за прилавок и принялась выкладывать на него нужные вещи.

– Хватит, не унесем, – останавливает мама. Дети помогли нам сложить покупки в сани.

Подошёл какой-то незнакомый дяденька, протянул мне тетрадь и карандаш.

– Учись писать и считать. Ты бойкая, умная, для своих лет отличница!

– Я не отличница, – сказала я. – Я – Нулгынэт! А писать сама умею. Всё, что люди заказали, записала, вот! – показала ему бумагу с «записями».

– Почему так много буквы «о»? – спросил дяденька.

– Никакое не «о», это лица!

Он засмеялся.

– Молодец, Нулгынэт! Наверное, вырастешь писателем или учёным!

Когда дяденька ушёл, дети сказали, что он – учитель.

– Вот как! – обрадовалась я. – Значит, он будет и моим учителем. Я научусь писать все буквы, как лица!

…К ночи мы уже были на нашей стоянке. Я привезла щенков Ванчику и себе. Никто не остался без подарка.

У себя лучше!

У пёсика Утикана желтовато-чёрные подпалины на боках. В роду его были овчарки. Он недавно начал открывать глаза. Мама с братом говорят:

– Глазки только прокололись, когда хорошо бегать начнёт?

Я принялась разглядывать глаза у собак. Глаза как глаза, ни у кого проколотых нет. Сказала дома, а мне:

– О чём ты? Куда глаза денутся, есть у всех.

– А зачем вы тогда щенку их прокололи?!

Мама подняла Утикана, заглянула ему в мордочку и объяснила:

– Щенки рождаются слепыми, а когда глазки открываются, это называется «прокололись».

Ой, правда, глазки у щенка сизые ещё, совсем немного поблёскивают.

А если самой попробовать веки ему пошире открыть? Я дернула за собачье веко, и брат отобрал у меня плачущего пёсика:

– С ума, что ли, сошла? Незрячим сделать хочешь?! – да как даст мне подзатыльник!

Я заревела во весь голос. Больно не было, но в груди зажглось от обиды. А тут и мама добавила:

– Прекрати рыдать, плохое накличешь! – и погрозила прутом.

– Больше не мучай собачку! – велел брат. – Если будешь мучить, из Утикана никогда не вырастет охотничий пёс! Поняла?

Услышав это, я ещё горше заплакала.

– Замолчи! – мамин прутик прошёлся по моей попе.

– Ой, помогите! – закричала я во всю мочь. – Помогите, люди, тут вдвоём меня бьют!

На мои крики прибежала старушка-соседка Ачча и вступилась:

– За что ребёнка обидели?

– Щенка мучает, – сказал брат.

Старушка ласково коснулась моей мокрой щеки.

– Ну-ну, не плачь! Пойдёшь к нам?

– Пойду!

Я собрала свое игрушечное «хозяйство», надела поверх домашнего платья новое нарядное, взяла свою чашку и тарелку. Ни разу не взглянула на мать и брата. У двери сказала: