Шаль - [29]

А с книгами иногда доходило до смешного. Дед являлся домой с покупкой, разворачивал книгу и показывал бабушке. Она смеялась:

— Лучше б конфеты купил, что ты тащишь сюда то, что у нас уже есть? Библиотеку решил открыть? Тебе библиотек не хватает? Вон выйди на улицу, на каждом углу по библиотеке. Деваться некуда от твоих книг. — Потом она сбавляла тон (они с дедом жили дружно): — Конфет не сообразишь купить жене, а все книги да книги. Ты же не читаешь, не успеваешь. Их уж ставить некуда.

— Книга — лучший подарок, — припечатывал дед.

Действительно, все, что оказывалось в двух или даже в трех экземплярах, они щедро раздаривали.

На самом деле бабушка не сердилась. Она ворчала для порядка, и это понимали все, даже маленький Володя. Он знал, что бабушка втайне гордится тем, что ее муж не жалеет денег на книги, что у них такая большая библиотека. Сама она тоже читала, но редко. Много было работы по дому и на приусадебном участке. Она кормила-поила деда, семью дочери, стирала, убирала, летом выращивала овощи, зелень, малину и смородину, а зимой вязала бесконечные рукавички и носки.

Иногда бабушка пыталась что-то продать с огорода, но дед пресекал эти поползновения. Он считал, что жена человека такого ранга, как он, не должна торговать. Дед это занятие презирал. Денег на жизнь, которую вела его семья, хватало. Кстати, к деньгам дед относился тоже на свой лад.

Когда Володе было лет десять-одиннадцать, каждое воскресенье он с родителями приезжал к деду с бабушкой на обед. Дед, как фокусник, доставал откуда-то металлический рубль и дарил его внуку. Он с удовольствием рассказывал, как со своих обедов, с каждого рубля, который ему выдавала бабушка, он выкраивал по пятнадцать-двадцать копеек. За неделю накапливался рубль. В столовой он обязательно просил кассира, чтобы та оставляла ему металлический (дед говорил — железный) рубль.

Ему почему-то нравилось дарить внуку именно металлический рубль. И внук знал, что в воскресенье дед потреплет его по волосам и скажет: «Бери да потрать так, чтобы было о чем вспомнить». И ему всегда было о чем вспоминать. Этот рубль он тратил непременно с шиком: кино, конфеты и пирожные для друзей.

Это было не только удовольствие, но и первый наглядный урок бизнеса. Потом, в своей взрослой московской жизни, когда приходилось перекраивать финансы, выделяя что-то на рост производства или на рекламу, он всегда вспоминал деда и думал, что умение находить необходимые средства, ужимая, сокращая одно, чтобы увеличить другое, у него семейное, от деда.

Степанков смотрел на книги, которые держал в руках его дед. Василий Степанович так и умер, с книжкой в руках. Выйдя на пенсию, он решил прочитать все непрочитанные книги из своей библиотеки. Подошел к этому делу обстоятельно, как ко всему, чем занимался. Он стал читать планомерно, по придуманной им схеме: сначала исторические романы, приключенческие, потом современную прозу, а уж потом — фантастику. Дед с упоением прочитывал книжку за два-три дня, ставил ее на место, потом забывал содержание, брался снова за уже прочитанную. Когда его спрашивали, о чем книга, он пересказывал одновременно все, что прочитал за эту неделю, вперемешку. Все сюжеты и герои смешивались в его голове в некую кашу. Его, скорее, увлекал сам процесс чтения, а не содержание. Наверное, и память была уже не та, и мысли витали где-то далеко. Это вызывало бесконечное подтрунивание бабушки и мамы. Володе было обидно за деда, он не смел и не хотел над ним смеяться.

Дед уходил читать в городской парк, устраивался в укромном месте, надевал очки и мирно посиживал до обеда, иногда и после, в тенечке или на солнышке, в зависимости от погоды. Иногда к нему подсаживались его старые знакомые, такие же пенсионеры, как он.

Инсульт случился, когда дед сидел один на своей любимой скамейке, склонившись над книгой. Он упал, не успев позвать на помощь. Резко дернулся — и упал. Упал в пыль, возле лавочки. Видимо, какое-то время он пытался встать, костюм был весь в пыли. Прохожие думали, что это валяется какой-то пьяница. Никто к нему не подошел, знакомых в тот день в парке не было. И Володя, тогда двенадцатилетний мальчик, остро ощутил людскую черствость.

Дедушку нашла дворничиха уже вечером, когда пришла подметать дорожки в парке. Она узнала его, вызвала «Скорую», и деда доставили домой. Врач сделал укол, сказал, что транспортировать больного в таком состоянии нельзя. Дед смотрел на окружающих, никого, видно, не узнавая. У него отнялись ноги, язык. Шевелились только пальцы рук.

Володя не испугался, он приходил к деду, и тот смотрел на него, не мигая. Мальчик придумал, как разговаривать с дедом. Они с дедом каким-то образом ухитрились договориться, что на его вопрос тот будет моргать глазами. Володя его спрашивал «да» или «нет», «больно» или «не больно». Дед открывал и закрывал глаза, а потом заплакал. Заплакал, наверное, оттого, что было воскресенье, а он не может залезть в карман и достать оттуда железный рубль. Деда похоронили в его любимом штопаном-перештопаном костюме.

Сейчас Степанкову казалось, что дед умер в один день. На самом деле это продолжалось долго. Месяца два или три. Это было тяжелое время для всей семьи.