Шакарим - [6]

Сосланный в Сибирь мятежный мечтатель об освобождении Польши, прототип героя драмы Адама Мицкевича «Дзяды», А. Янушкевич после освобождения из-под надзора полиции стал канцеляристом в Пограничном управлении «области сибирских киргизов». По заданию управления он совершал поездки по казахской степи для проведения переписи населения и скота. Вел записи и дневники. Его наблюдения отразились в ярких сюжетах жизни кочевого общества. Встреча с Кунанбаем произвела на Янушкевича особенно сильное впечатление, о чем читаем в книге:

«Кунанбай — большая знаменитость в степи. Сын простого казаха, одаренный от природы здравым рассудком, удивительной памятью и даром речи, дельный, заботливый о благе своих сородичей, большой знаток степного права и предписаний Корана, прекрасно знающий все российские уставы, касающиеся казахов, судья неподкупной честности и примерный мусульманин, плебей Кунанбай стяжал себе славу пророка, к которому из самых дальних аулов спешат за советом молодые и старые, бедные и богатые. Избранный на должность волостного управителя, исполняет ее с редкостным умением и энергией, а каждое его приказание, каждое слово выполняется по кивку головы. Когда-то он был красивым мужчиной, нынче на его лице следы оспы, несколько лет назад чуть не унесшей его в могилу, как Мирабо. Во время вдохновенной речи он заставляет слушателей забыть о своем страшном обезображенном лице. Эти жестокие последствия болезни всякий раз пробуждают в нем сладкие воспоминания о сочувствии земляков, которое может дать тебе доказательства его заслуг и значения. А все баи недостойны развязать ремешок на обуви Кунанбая».

Оставим в стороне малопочтенное слово «плебей», что, впрочем, первоначально подразумевало в Древнем Риме «простонародный». Это далеко не подходящее определение для главы рода. А. Янушкевич, разумеется, знал, что Кунанбай не был по рождению голубых кровей. Вероятно, и русские чиновники желали подчеркнуть прежде всего незнатное происхождение Кунанбая, неофициально называя его «вышедшим из простонародья ханом». Российское правительство еще в 1822 году ввело «Устав о Сибирских киргизах», упразднивший ханскую власть. И в дальнейшем настойчиво поддерживало авторитетных глав родов, если только они не заявляли о своей принадлежности к ханской династии. Считалось, что именно потомки чингизидов, обладавшие прежде ханской властью, могли представлять угрозу российскому правлению в степи.

Как бы то ни было, превосходная характеристика, данная А. Янушкевичем Кунанбаю, опровергает образ, созданный в романе, даже если допустить, что впечатлительный европеец-романтик приукрасил достоинства главы рода.

Но зачем, в таком случае, Мухтару Ауэзову нужно было демонизировать образ отца Абая? Да только затем, что он не мог без риска для романа, да и для себя воплотить образ благородного родоправителя. Советская власть ко времени создания романа записала всех знатных глав родов в баи-феодалы, которые были объявлены врагами трудового народа. Положительного героя рода, заботящегося о благе народа, идеологические работники не допустили бы до читателя.

В 1936 году Мухтар Ауэзов попробовал прочесть публике первый вариант первой части романа и Кунанбай предстал в ней справедливым и мудрым правителем. Но эта версия подверглась жестокой критике казахских литературоведов и партийных идеологов. Ауэзова готовы были уничтожить за якобы прославление баев — врагов народа. И тогда писатель вынужден был переделать текст, сотворив иной образ Кунанбая. Он стал в романе непримиримым классовым врагом, к которому нет уважения со стороны положительных героев романа, включая четырех его жен. Даже мать Кунанбая, старая Зере, говорит о сыне, что он не знает жалости.

И Шакарима, имя которого было под запретом в период работы над книгой, Ауэзов не мог назвать собственным именем. В романе «Путь Абая» Шакарим назван Шубаром и наделен крайне неприглядными чертами. К сожалению, так было нужно. Тщеславный, коварный и честолюбивый Шубар алчен, хитер и «лжив, как лиса» — такую характеристику дают ему другие персонажи. Шубар отчаянно завидует Абаю, что уж совсем не похоже на образ исторического Шакарима.

Из-за подобных, в угоду тоталитарному режиму, описаний роман «Путь Абая» не обязательно считать фактографическим источником. Это художественная проза, причем замечательная проза, написанная великолепным слогом казахского языка. А художественное произведение допускает свободное толкование событий и фактов и — подчеркнем еще раз — идеологически обусловленных.

Кунанбай в жизни был не просто человеком большого ума, он являлся носителем практических знаний, накопленных многовековым опытом кочевого народа. Без этого качества он не смог бы стать авторитетным лидером в иерархии традиционного национального родоустройства. Обладал отличной памятью, безупречной эрудицией, даром убеждения, предвидения и красноречия. Об этом не без юмора писал и А. Янушкевич:

«Кунанбай — это просто машина для говорения, часы, которые только тогда не идут, когда не заведены. Едва проснется, как пускает в ход язык, и говорит неустанно, пока не заснет. Каждую минуту приходят к нему киргизы за советом, а он — как оракул, что вещает со своего треножника… На каждые три слова у него цитата из шариата, а память такая феноменальная, что все указы и распоряжения правительства приводит, будто по книжке читает».