Шакарим - [44]

«Однажды, откуда ни возьмись, посетила меня внезапная мысль: «Вспомни о прожитых годах». Пришлось невольно задуматься: пленительное безоблачное детство сменилось отрочеством, неудержимо влекла, манила юность, незаметно для себя втянулся и во взрослую жизнь, стал холопом этой жизни, рабом нажитого богатства. Ничто не ждет меня впереди, отчего прошлое кажется невозвратимым совершенством, идеальным счастьем… О зрелом возрасте, прикрывавшемся вероломным словом «гражданственность» и говорить не стоит. Суть ее, в моем понимании, не отвечала названию, гражданственность ощущалась мною как превосходство. Человеку не избегнуть потребности в богатстве, но добыть его из нечистот, не испачкавшись самому, — немыслимо».

Эта несвоевременно-своевременная самокритичность — скорее всего ностальгия умудренного жизнью человека, ностальгия по годам, которые имеют известное свойство ускользать безвозвратно.

Но было еще одно, несомненно, более веское основание подвести в сорок лет определенные итоги в поисках решения неумолимых вопросов бытия.

Вспоминая со стыдом алчность одних и страдания других сородичей в схватках за лучшие выпасы или должности волостных, осознавая бренность сущего и тщету преуспеяния, он ощущал, в точности как Абай, глубокую тоску по гармонии и чистоте человеческих отношений. В «Жизни Забытого» сказано прямо и жестко, причем облик своей среды Шакарим представляет далеко не привлекательным:

Когда минуло сорок лет,

Мучительно искал ответ

Я на вопрос, сотрясший свод:

Казахи, что мы за народ?

Ни знаний, ни культуры нет.

Разбились в партии невежд.

Нас поят ядом и дерьмом —

Чтоб стали мы внутри зверьем.

Брутальное словечко, просочившееся в чеканный строй стиха, — не стилистический изыск, а всего лишь отражение сильных эмоций. Возможно, заимствовано у Абая, который тоже порой помещал сие словцо в обличительные стансы. Бесконечное сожаление, пронизывающее поэзию Шакарима, сродни горьким раздумьям Абая. И у него появилась счастливая возможность проникнуться метафизикой Абая, которой он воспользовался сполна. Для него учитель был хакимом — той самой загадочной личностью, которая описана в Слове тридцать восьмом:

«Известно, что благочестивый человек воплощает в себе три таких качества, как правдивость, благонамеренность, разум. Правдивость олицетворяет справедливость, благонамеренность — милосердие, а разум, как мы знаем, — одно из имен науки. Этими свойствами, но в малой мере, наделен человек. И долг его — довести их до совершенства, использовать на благо, помнить о них, беречь их в себе. Достичь этого можно, имея искреннее желание и неустанно трудясь. Этими тремя качествами обладает пророк, за ним — святые, потом — хакимы, наконец, истинные мусульмане. Эти качества направлены на служение Всевышнему, проповедуются пророком и приняты святыми с любовью. Но их любви хватило только на то, чтобы проявить заботу о загробной жизни. О мирских радостях они забыли или не брали их во внимание. Хакимы же думают и заботятся о земной жизни. Суждения святых и хакимов — противоречивы, хотя они недалеко ушли друг от друга в своих убеждениях — обе стороны рассуждают в пользу учения Аллаха».

Вообще-то хакимом на Востоке зовут правителя, но Абай придал термину новый смысл: мудрец, причем мудрец, обладающий мощными духовными истоками. Абай аккуратен в терминах. У него хаким и ученый — разные категории:

«Хаким и ученый — суть одно, но в познании обнаруживаются отличия. Признанная в миру наука преподносится нам в виде наставлений. Наставники, достигшие наибольшего успеха, называются учеными.

…Но только те достойны звания хакима, кто стремится постичь Аллаха соразмерно своему рассудку, кто ищет первопричину всего сущего. Они добиваются истины, справедливости, блага в интересах человечества, для них не существует в жизни радости и удовольствия, помимо их труда. Не будь хакимов, идущих верным путем, наступило бы всеземное крушение. Эти добродетельные хакимы являются костяком всех человеческих творений, их умами приводится в порядок все, что есть на земле. Их деятельность направлена на земное благоденствие, как говорится, земная жизнь — есть возделанная нива для жизни загробной.

Не всякий ученый — хаким, но всякий хаким — ученый».

Так кого называл хакимом Абай? Конечно, мудрого человека, но личность, действующую «в интересах человечества». И это не просто мудрец, а подлинный философ, и не просто философ, а метафизик! Ибо у Абая «хакимы думают и заботятся о земной жизни», они «ищут первопричину всего сущего». А по определению, именно метафизика занимается исследованием первоначальной природы реальности, мира и бытия. Ведь в изначальном, древнем смысле метафизика — это то, что «за физикой», за опытом, то есть учение обо всем, что носит сверхфизический, сверхопытный характер.

Шакарим сознавал себя учеником хакима. От учителя, что несомненно, и передалась ему традиция критического сострадания.

Годы общения породили много аналитических суждений критического толка. У Шакарима они сублимированы, пожалуй, в «Жизни Забытого», в том месте, где автор выделил четыре признака несовершенства общества — невежество народа («народ невежественный мой»), чванство знати («богатый кичится собой»), борьба за власть и пустословие («был опьянен дурманом власти).