Шакарим - [36]

Не удержав на Сырдарье владенья,

В Сары-Арку казахи уходили.

«Историческое» мышление поэта проявляется в авторской позиции в финале поэмы. Он верит, что потомки Калкамана когда-нибудь прочтут поэму и обязательно найдут родных в Чингистау.

Рассказывают, как-то весной у Абая гостил мулла из семипалатинской мечети, разъезжавший с проповедями, как сейчас сказали бы, по регионам.

Приезжему мулле поэма «Калкаман и Мамыр», которую прочел Шакарим, очень не понравилась. По убеждению гостя, правоверные мусульмане не должны воспевать противоречащие шариату обычаи темных предков, поклонявшихся каменным идолам. О таких обычаях ничего не сказано в священной книге — Коране, а значит, им не место в «нашей» вере. Шакарим отвечал, что он не воспевает обычаи предков, а показывает, каково было действительное поведение людей того времени.

Решительно возражая, мулла напомнил, что не рассказами о заблуждениях старины нужно заниматься, а быть в имане — истинной вере. Только иман может привести людей к богатству. Поэтому следует соблюдать правила, составляющие основу. Правило первое: мусульманин должен принять Аллаха и верить в то, что он единственный Бог. Правило второе: ежедневно выполнять намаз и совершать молитву. Далее: делиться доходами с бедными, соблюдать священный пост и — желательно — совершить хадж.

— Все это мы хорошо знаем, молдеке, — прервал проповедника Абай. — Неплохо бы включить в правила и просвещение народа, тогда бы и вы научились быть терпимее к обычаям предков.

Мулла помрачнел и насупился.

— Впрочем, Бог уже дал каждому из нас разум, чтобы мы могли учиться и усваивать науки, — поспешил смягчить сарказм Абай. — Суть в том, что те, у кого нет истинных познаний, далеки от истинной веры. Я глубоко убежден, что без образования не будет у людей ни истинной веры, ни богатства, о котором вы говорите. Без знаний ни намаз, ни посты, ни паломничество не достигнут цели. Невежда может разбогатеть только разбоем. А я еще не встречал человека, который, добыв богатство разбойным путем, использовал бы его на благое дело. То, что добыто собачьим путем, и тратится по-собачьи.

Под впечатлением богословского спора позже Шакарим написал стихотворение, до сих пор вызывающее разночтения. Противопоставляя мулле, оплоту мусульманства в казахской степи, приверженца древней религии, он не собирался, конечно, воскрешать тенгрианство. Не хотел и прославлять старых богов, хотя они, как и греческие боги, видели рассвет мира. Шакарим интуитивно чувствовал беспредельную глубину достопамятных времен, вместивших несколько тысячелетий тюркской истории, но вместе с тем не думал и опровергать ислам.

Стихотворение актуально как послесловие к поэме «Калкаман и Мамыр», как ответ на ситуацию спора, навязанного Тартюфом в исламской тоге. И не только. Оно о двоеверии в Степи, о чем в свое время писал в Петербург Аполлону Майкову Чокан Валиханов (1835–1865). Возвращаясь к стихотворению Шакарима, отметим трехчастную композицию произведения. В первой части поэт портретирует образ «безумца»:

Если к Тенгри, безумец, склоняясь,

Идол каменный Богом считает,

Ему верным рабом оставаясь,

Вере пламенной не изменяет,

Если выгод и славы не ищет,

Знает он, что такое честь,

И, не хвастаясь, злобы не мыслит,

А доволен лишь тем, что есть…

Представления такого верующего о том мире, в котором он живет, естественны и бескорыстны. Чего нельзя сказать о прагматичном и лицемерном мулле, который в путах алчности «губит свой век». Образу этого ханжи посвящена вторая часть стихотворения:

Молдеке, тогда не удивляйся,

Что в раю будет именно он.

Ты ж, двуличный, не сомневайся,

Будешь сильно судьбой удручен.

Ведь то Богу, то злату без толку

Поклоняешься. Дай же ответ:

Есть ли польза хотя бы с иголку

От сиденья в мечети сто лет?!

В последующей части поэт разворачивает свое откровение о вере как ясном пути «святого человека» — «безумца». Продолжая противопоставление образов «тенгрианца» и «сидящего в мечети», Шакарим напоминает последнему:

…вера его — ясный путь,

И с него уже трудно свернуть.

И хотя злость теснит твою грудь,

Он пребудет в раю — в этом суть.

К тому времени Шакарим был уже достаточно известным в Сары-Арке поэтом. Его стихи переписывали для себя многие образованные люди. Сохранилась, например, тетрадь знатока казахской литературы Садуакаса Мусаулы, в которую были записаны стихи Абая, Арыстана из рода Карауыл, акына Тобылбая, Шакарима, Машхур Жусупа Копеева, самого Садуакаса и ряда других сочинителей. Тетрадь заполнялась с 1884 по 1891 год, ныне хранится в Санкт-Петербурге, в Библиотеке имени Салтыкова-Щедрина, в архиве А. Н. Самойловича.

Многих современников Шакарима поражали его философские стихи — необычный для степной культуры жанр. К примеру, стихотворение «Истинное и ложное» (1889), в поэтике заглавия которого сведены противостоящие два слова, начинается такими суждениями:

Скажи, где мышленья и разума келья?

В какой они форме находятся в теле?

Знать, нравиться, верить — причуды рассудка,

Когда от них польза бывает на деле?

Мы слышим ушами, а плоть осязает,

Мы видим глазами, а нос обоняет,

Язык — орган вкуса. И все их сигналы