Шакарим - [38]

В первую же ночь, дождавшись, когда уснут домочадцы, девушка поведала жигиту горестную историю своей жизни. Ее сосватали за мальчика, байского сынка, которого она ненавидит и не желает к себе подпускать. «Кто может быть меня несчастней, скажи, батыр?» — шепчет Енлик. Принимая образ неожиданно явленного жигита за образ своего мира, девушка откровенна, потому что уже влюблена:

Сегодня ты пришел по воле Бога,

Наслышана я о тебе так много.

И думала всю ночь с тревогою, что ты,

Как грубиян, набросишься с порога.

Но если нравлюсь я, то я — с тобою,

Такая вот печаль владеет мною.

Что не любовница я, а жена твоя,

Сумеешь ли ты слово дать такое?

Кебек изумлен и несколько насторожен. Тщательно подбирая слова, отговаривает девушку, словно проверяя ее чувство. Говорит, что юный муж повзрослеет и все еще сладится. Енлик отвечает с усмешкой:

Речам твоим удивлена я очень.

Совсем другим казался мне ты ночью.

Тебе понравится, когда прикажут:

Терпи неволю, если нету мочи?

Коль слово дать не можешь, не трудись.

Считаешь бедной? Что ж, за мной не волочись.

Обида, знаю, долго не отпустит,

Но слов моих забыть не торопись.

Жизненные обстоятельства и внутренняя дисциплина заставляют Кебека напомнить, что два рода Матай и Тобыкты находятся во вражде и только ждут повода, чтобы начать междоусобную войну. Если он сейчас же, ночью, увезет ее, матайцы тотчас устроят барымту, угонят скот у тобыктинцев и межродовая рознь лишь углубится. Сценарий развития событий, построенный батыром, неприемлем для девушки — она вся во власти одних чувств:

— Как знать, в каком мы завтра будем круге.

Одни ли мы с тобой нашли друг друга?

И что, народ воюет в каждом деле,

Когда жигит уводит в степь подругу?

Герои Шакарима, как и шекспировские Ромео и Джульетта, восстают против предрассудков общества, против розни, своим уходом-бегством от сородичей утверждают право на любовь и счастье. Между любовью и устарелыми нормами степи они выбирают любовь. За что и были преданы мученической смерти решением предводителей племени.

В тот момент все зависело от главы рода Тобыкты Кенгирбая. Святейший Кабекен, как уважительно величает его Шакарим, дал понять, что для рода важнее мир, чем жизни двух влюбленных. И тобыктинцы указали, где прячутся Кебек и Енлик. Правда, их уже было не двое, а трое: Енлик родила мальчика. Налетели матайцы, схватили Енлик, отобрали ребенка и окружили Кебека, который защищался с кинжалом в руке, но тоже был схвачен.

Беглецов связали и повезли в сторону реки Ащису, к хребту Дальний Акшокы, у подножия которого собрались предводители племени Найман, чтобы вынести приговор. Сцена судилища показывает, насколько глубок конфликт между человечностью и жестокостью:

Одни желали их забить камнями.

Другие требовали вздернуть в яме.

Решили, повязав аркан на шею,

Приговоренных волочить конями.

Когда толпа окружила молодых, «как будто резать лишний скот решила», Енлик, осмысливая происходящее («со смертью нам не избежать свиданья»), просит выполнить «три желания»:

Во-первых, попрощаться нам дадите.

Второе — вместе нас похороните.

Ребенок наш — сын рода Тобыкты.

Его вы Кенгирбаю отдадите.

Просьбы Енлик обещали выполнить. Несчастным развязали руки, они обнялись на прощание у всех на виду.

Шеи им обмотали веревками, которые привязали к хвостам лошадей. С родовым кличем «Матай! Матай!» всадники, охваченные степным окаянством, погнали коней. Так погибли Енлик и Кебек. О судьбе ребенка ничего не известно.

В народе же возобладало сочувственное к ним отношение.

Течение жизни в потоке дней

И все же практическая деятельность, так умело выстраиваемая Шакаримом, деятельность, несомненно, полезная и достаточно прибыльная, доставляла, как выясняется, скрытые от посторонних глаз мучения.

В эссе «Зеркало подлинного счастья» (1918) Шакарим кратко обрисовал эволюцию своих желаний:

«Не успел я изведать до конца утех юности, как жажда нового счастья охватила меня. Оказавшись в кругу почитаемых всеми степных мужей, посещая их собрания, прислушиваясь к мудрым речам и суждениям, познакомился я со «счастьем», именуемым «гражданственностью» в самых разных его видах. Разве такое дело не увлечет человека? Подгоняя и ободряя себя, я бросился в борьбу, будто вклинившись в ряды врагов.

Но хотя усвоил в этом деле разнообразные премудрости и приемы, меня подкарауливало, словно именно его не хватало, другое «счастье», именуемое богатством. Ив самом деле, без него все перестало быть привлекательным и все казалось безысходным. «Боже мой! — говорил я себе. — Разве мне недоступно то, чего достигли другие?» Действуя энергично, я и тут добился успеха».

До сорока лет, то есть до 1898 года, Шакарим, находясь в чине должностного бия, целенаправленно и, похоже, без особых рефлексий занимался накоплением, прекрасно понимая, насколько это важно для большой семьи. Любые события — конфликты и примирения с соседями, семейные торжества, поминки, женитьба сыновей — требовали больших трат, иными словами, большого количества скота.

Нет сомнений, он отдавал себе отчет, что эта деятельность отнимает время, которое прежде отводилось творчеству. Что ж, пришлось идти на жертвы, и вынужден был он идти на них сознательно. Сочинять стихи Шакарим не перестал, хотя за ним не числится много произведений, написанных в 1890-е годы. Вероятно, поэзия отошла на второй план из-за непомерной загруженности хозяйственными делами и юридической практикой.