Шакарим - [17]

Днем Шакарим переправился на правый берег Иртыша. Он ступил на неустойчивый паром с большой опаской. Воды величественной реки сулили неведомые испытания, но на ее середине он вдруг ощутил прилив сил. Свежие порывы ветра кружили голову. Шакарим не мог оторвать взгляда от неудержимого потока. Мощь его передавалась через неумолимое движение водной громады, которая надвигалась, словно стена, и с легким шумом обтекала тело деревянного плота. Несколько человек тянули руками веревку, надеясь вызволить паром из реки. Еще один перевозчик упирался длинным шестом с парома, покуда мог достать до дна реки. Но казалось, противоположный берег и не думал приближаться.

Шакарима охватил восторг. Неужели это грозное течение не прерывало свой бег и столетия, и тысячи лет назад, когда не было его, не было братьев, сестер, отца, деда, предков? Что за сила беспрестанно возвращает к жизни этот грандиозный поток? По какой причине он с мрачноватым видом, неукротимо и серьезно устремляется на север, не иссякая ни на миг? Как не подумать в такое мгновение о безнадежности человеческой жизни, о жалкой судьбе человека в сравнении с бесконечной жизнью этого поразительного создания природы.

Шакарим ощутил вдруг жгучую тоску по Чингистау, по родному аулу, по дому. Ему захотелось оказаться за низким столиком в юрте, чтобы записать впечатления о реке, мысли о скоротечности жизни, а заодно добавить к сведениям старца Тиныбая историю своего рода Тобыкты, которую слышал от взрослых, от деда Кунанбая. Почему-то именно сейчас ему показалось важным закрепить в истории, в вечности память об ушедших предках. Глядя на нескончаемый водный поток, он смутно сознавал, что на каком-то отрезке этого течения протекает и его жизнь, а река воплощает в себе миллионы жизней. Что может их объединять? Только память людская, хотя в ее надежности можно бесконечно сомневаться.

Город на правом берегу поразил Шакарима несказанно. Юноша словно шагнул в другой мир, переплыв реку. Так много разных людей видеть не приходилось. Он оборачивался вслед проходившим мимо русским горожанам. С интересом разглядывал шакиртов — учеников медресе. Улыбался одетым по-степному приезжим из аула как родным. Очень удивило обилие русской речи на улицах. По-русски говорили не только купцы, казаки, русские служивые люди, татары, но и некоторые казахи.

Деревянные срубы за высокими заборами уже не были для него новинкой, но отдельно стоящие капитальные дома купцов впечатлили сильно. Особенно долго он осматривал дом купца Степанова, выспрашивая осторожно у прохожих, что за бай живет в этих хоромах. А больше всего понравился красивый дом военного генерал-губернатора. На кирпичной кладке стены прочел дату постройки — 1856 год.

Шакарим прошел в канцелярию военного губернатора, располагавшуюся в пристроенном доме попроще. Чиновник принял его вежливо, вызвал толмача-татарина. Он впервые разговаривал с русским чиновником, сильно волновался, но дело уладилось быстро. Секретарь генерал-губернатора принял письмо Кунанбая и пообещал в течение месяца подготовить ответ.

Визит в уездную канцелярию прошел не столь безоблачно. Шакарим нашел судопроизводителя в доме с двускатной крышей. В нем помещались разные казенные учреждения Семипалатинской области, в том числе уездные канцелярии. Судо-производителем оказался худощавый, лысеющий русский человек средних лет, который сурово объяснил, что господину Ибрагиму (Абаю) Кунанбаеву надлежало самому прибыть для разбирательства, потому что дело не терпит отлагательства. Чиновник сообщил через толмача, что все предыдущие жалобы на Кунанбаева — ничто по сравнению с заявлением некоего муллы Узукбая Борибаева, который обвиняет Кунанбаева в несметных грехах, вплоть до государственной измены. Поэтому до осени господин Кунанбаев должен предстать перед следователем, иначе его заберут конвоем и заточат в тюрьму. С этими словами чиновник вручил предписание для Абая и распрощался с посетителем. Шакарим был настолько ошеломлен известием о грозящей Абаю тюрьме, что заблудился среди улочек города и долго не мог найти дом тети Макиш.

В течение нескольких последующих дней он следил за покупками для дома, ходил по купеческим лавкам. В одной из них увидел музыкальные инструменты — пианино, гармони, барабаны, оркестровые трубы, разнообразные шарманки, а также домбры. С интересом подержал в руках шарманку, осмотрел критически все имевшиеся в продаже домбры и спросил у русского купца, нет ли у него скрипки. Удивленный продавец через работника-казаха, исполнявшего обязанности переводчика, поинтересовался, играет ли покупатель на скрипке. Шакарим ответил, что мечтает обучиться. Продавец пояснил, что он сам музыкант, играет на пианино и скрипке. Сможет, разумеется, добыть скрипку для молодого человека. Сговорились, что в течение двух месяцев скрипка будет доставлена в лавку. На радостях юноша прикупил гармонь, на которой играл сносно, и шарманку, не совсем представляя, как ему удастся оживить сию музыкальную шкатулку.

Надолго он задержался в книжной лавке, закупая книги на арабском языке, рукописные книги, написанные по-тюркски. Но таких книг было мало. Гораздо больше имелось типографских изданий на русском языке. Перелистывая книги и журналы, написанные незнакомым шрифтом — кириллицей, он смутно ощущал, что в этой безмолвной массе текстов таятся огромные знания. За плотными страницами, усыпанными печатными буквами, ему чудился блистающий мир вневременных, вечных ценностей, которые должны открыть ему путь к истине. В порыве чувств купил наугад две книги на русском языке. Впоследствии он узнал, что одна из них оказалась руководством по выращиванию ржи, другая — апокрифическим жизнеописанием неведомых христианских апостолов. Но он берег их как реликвии.