Шахматный дуэт - [45]

Понтий отпил из чаши настой из трав, который искусно готовила Клавдия, не доверяя это дело никому из прислуг. Затем он взял ломтик свежевыпеченного хлеба, вдохнул его аромат, откусил несколько раз и молвил:

— Я прибыл, как только закончилось это дело. Твой гонец успел. Успел до вынесения приговора. И твой сон, который ты вкратце описала, я не могу пока расценивать как, действительно, знак свыше — помиловать этого… то ли мудреца, то ли безумца. Но даже и добрый десяток подобных знаков вряд ли придал бы мне сил идти в открытую против Синедриона и этой взбесившейся толпы. Дикие твари…

«Распни, распни Его!.. Распни!..»

В наступившей паузе прокуратор заметил, как дрогнула рука жены, державшая чашу с настоем. Даже Банга заскулил, словно понял, что умер некто важный для его хозяев. Клавдия хотела что-то сказать, но лишь тяжело вздохнула.

Она встала и, подойдя к мужу, поцеловала его в щёку и произнесла, будто бы и не было только что этих речей о неизбежности казни:

— С возвращением!

Она уже выходила из трапезной, когда обернулась и добавила:

— Я буду молиться за Него всю ночь. И за твою душу, Понтий, тоже.

А он сидел в саду, говоря себе самому то, что хотел сказать жене:

«У меня такое ощущение, что этот философ не умер, а просто поднялся выше, стал невидимым и наблюдает за мной. За всеми нами…».

В этот миг прокуратор увидел, будто наяву, сделанную по его приказу надпись на доске, прикреплённой к распятию: «Иисус Назорей, Царь Иудейский».

«Царство Моё не от мира сего…»

А ведь там должна была быть, согласно требованиям первосвященников, надпись с совершенно противоположным смыслом:«Человек, который считал себя Царем Иудейским». Это стало ещё одной возможностью для Понтия проявить свою волю после попытки уговорить Каиафу помиловать странствующего проповедника.

«Знай, Понтий, если отпустишь Сего, ты не друг кесарю…»

Страх перед гневом императора. Животный страх… Лишь немного легче было Пилату оттого, что мог признаться: «Я ведь уже меньше сомневаюсь, что ты, Иисус, и есть истинный Царь Иудейский. Ты, возможно, и говорил правду людям. Но истинная правда была в том, что ты не боялся за свою жизнь… Тебе даже можно позавидовать. И я завидую тебе. Завидую, надеюсь, по-хорошему…».

А Клавдия в это время, едва сдерживая слёзы, зажгла свечи в своей комнате, чтобы приступить к молитве.

«Не надо рыдать, — говорила она себе. — Не надо усиливать страдания. Не надо роптать на судьбу. И тяжесть сердца спадёт… Чрезмерно сильно я уверовала в силы мужа моего и в реальность твоего спасения, о, Праведник Божий. И сном, данным мне свыше, впечатлилась слишком сильно. Оттого и тяжесть такая… Прости меня, о, Бог всем Богам, за мою незрелость! Прости и помилуй мужа моего Понтия, насколько это возможно. Ибо он, римский наместник в Иудее, веруя в Бога, предал Его распятию…»

В ту ночь, самую долгую в жизни Клавдии Проскулы, она сомкнула глаза только под утро. И приснился ей ещё один сон, данный свыше… Тот же сон, но менее ярко, видел и Понтий Пилат, так и заснувший в саду (и преданный Банга был подле) с неотступной мыслью «Трусость — самых страшный порок…».

…и вдруг они встречаются на каком-то небольшом острове среди бушующего океана. Шторм неимоверно сильный. Да и дождь переходит в ливень. Но на остров попадают лишь редкие капли. Над островом светит солнце, выглянувшее из-за туч.

Пилат и Клавдия подходят друг к другу, берутся за руки (подле хозяина — Банга). В их глазах тает тревога. Шторм затихает. Они улыбаются. Над ними кружат птицы. Уже заметны солнечные лучи. И… в этот самый миг появляется освещённая золотом лучей Белая дорога, ведущая от острова к солнцу…

По этой дороге спускается он — Иисус. Пилат и Клавдия подходят к нему, и Сын Божий приглашает их проводить его по направлению к Солнцу. Все идут вместе, беседуют. Только Банга куда-то исчезает…

О чём они так оживлённо беседовали с Христом, Понтий не помнил. А Клавдия запомнила лишь две фразы.

«… и каждый из вас сделал всё, что мог, для моего воскресения» — это первая.

А когда они поднялись на довольно большую высоту от острова и Понтия уже не было рядом с ними, Иисус остановил Клавдию и сказал (это вторая):

«Дальше я пойду один, ибо и твоя сущность ещё такова, что не может приблизиться ближе к Источнику…».

Теперь же Христоний — а именно его душа была воплощена тогда в теле Клавдии Проскулы — поднялся к Источнику гораздо ближе. Много шагов по Белой дороге было сделано сразу же после того, как предали земле это женское тело, в жилах которого текла кровь римских императоров Тиберия и Августа. Текла, но Клавдия стала первой язычницей, обратившейся в христианскую веру. И в календарях восточнохристианских Церквей, эта истинно великая женщина была прославлена как святая: первохристианская мученица с именем Прокла.

Вслед за монадой супруги поднимался и Пилат. Но восхождение его началось только после искупления грехов в мирах нисходящего ряда, причём с помощью её же — Клавдии. Она была для мужа тем, кем стала для Мастера его Маргарита — Спасителем… А на Земле, в Коптской и Эфиопской Церквях, Понтий Пилат был уже причислен к лику святых как мученик, умерший за веру. И день святого Пилата отмечается и ныне 25 июня.