Шах-наме - [22]

«Даруй мне милость — сердце озарю,

Взовьется до небес мой дух убогий,

Когда в мои пожалуешь чертоги.

Приди под сень кабульского дворца,

И в дар тебе мы принесем сердца».

Сам улыбнулся. Поняла царица,

Что гнев исчез и нечего страшиться.

Отправила проворного посла,

Благую весть Михрабу подала:

«Тревоги прогони, пришла отрада,

Готовься, ибо гостя встретить надо.

Я тоже медлить не хочу в пути,

Вослед письму я поспешу прийти».

Наутро, лишь забил родник рассвета,

Синдухт, в парчу и золото одета,

Направилась неспешно во дворец,

К богатырю, чей воссиял венец.

Когда она к престолу приближалась,

Луной владычиц всем она казалась!

Склонилась перед Самом до земли,

Слова из уст царицы потекли:

Просила дозволения царица

Домой, в Кабул, с весельем возвратиться.

Сказал ей Сам: «Вернись в родимый край,

Михрабу все, что знаешь, передай».

Велел он одарить царицу щедро

Сокровищами, что таили недра,

И тем, что было ценным во дворцах,

Что на полях росло, цвело в садах,

Скотом молочным, тканями, коврами

И прочими достойными дарами.

Он руку соизволил ей пожать

И слово клятвы произнес опять,

Что дочь ее берет он Залю в жены;

Отправил с ней отряд вооруженный;

Сказал: «Живи отрадно и светло,

Кабулу не грозит отныне зло».

Поблекший лик луны расцвел на диво,

Синдухт пустилась в путь с душой счастливой.

Заль приезжает с письмом отца к Манучихру

Теперь о Зале мы слова начнем:

Он к Манучихру поскакал с письмом.

Едва лишь весть дошла до властелина

О том, что Сам с письмом направил сына,

Вельможи вышли юношу встречать,

Воителя приветствовала знать.

Заль, во дворец войдя, склонился к праху

И произнес хваленье шаханшаху.

Лицо держал во прахе, недвижим,—

Беззлобный царь был очарован им.

Поднялся юный Заль и встал у трона,

Владыка принял Заля благосклонно,

Взял у него письмо, повеселев,

Смеясь, ликуя, сердцем просветлев.

Прочтя, сказал: «Ты мне забот прибавил,

Тревожиться, печалиться заставил.

Отрадно все ж читать моим глазам

То, что прислал мне с болью старый Сам.

Хотя в душе не улеглась тревога,

Ни мало не задумаюсь, ни много,

Исполню я желания твои:

Я знаю упования твои!»

Тут появились повара у входа,

За трапезу воссел глава народа,

А после, — было так заведено,—

В другом покое стали пить вино.

Дастан, вином насытясь и едою,

Сел на коня с уздечкой золотою.

Всю ночь не спал: пылала голова,

Сомненья в сердце, на устах слова.

Стан затянув, пришел он утром paно

К победоносному царю Ирана,

А царь призвал на Заля благодать.

Когда же удалился Заль опять,

Владыка повелел собраться вместе

Мобедам седокудрым — стражам чести,

Вельможам, звездочетам, мудрецам,

С вопросом обратиться к небесам.

Ушли мобеды, много потрудились,

По звездам тайну разгадать стремились

Три дня тянулось дело, но пришли,

Румийские таблицы принесли,[18]

Уста раскрыли пред главой народа:

«Исчислили вращенье небосвода

И волю звезд узнали мы тогда;

Не замутится чистая вода.

У Рудабы и Заля величавый

Родится витязь — гордый, с доброй славой.

Он будет долголетьем обладать.

Он явит силу, разум, благодать,

Высокий стан, могучее сложенье,

Всех на пиру затмит он и в сраженье,

Внушит он трепет всем царям земным,

И не дерзнет орел парить над ним.

Тебе служить он будет мощью бранной,

Опорой будет всадникам Ирана».

Ответил мудрецам царей глава:

«Храните в тайне вещие слова».

Вопросы мобедов и ответы Заля

Был призван шахом Заль седоволосый,

Чтоб задали жрецы ему вопросы.

Мобеды сели, бодрые душой,

А перед ними — витязь молодой:

Он должен дать на те слова ответы,

Что пологом таинственным одеты.

Сказал один мобед, к добру влеком,

Воителю, богатому умом:

«Двенадцать видел я деревьев стройных,

Зеленых, свежих, похвалы достойных,

На каждом — тридцать веточек растет,

Вовеки неизменен этот счет».

Другой воскликнул: «Отпрыск благородных!

Погнали двух коней, двух быстроходных.

Несется первый, черный, как смола,

А масть другого, как хрусталь, светла.

Торопятся, бегут они далече,

Но первый со вторым не сыщет встречи».

Промолвил третий: «Тридцать седоков

Пред шахом скачут испокон веков.

Один — всмотрись получше — исчезает,

Но их число вовек не убывает».

Сказал четвертый: «Пред тобою — луг.

Шумят ручьи, трава растет вокруг.

Могучий некто с острою косою

Придет на луг, сияющий красою,

Все, что цветет, что высохло давно,

Не внемля просьбам, скосит заодно».

«Подобно камышам, — промолвил пятый,—

Два кипариса из воды подъяты,

На каждом птица свой свивает дом,

Днем — на одном, а ночью — на другом.

Слетит с того — и ветви вдруг увянут,

На это сядет — сладко пахнуть станут.

Один — вечнозеленый кипарис,

Другой — в печали чахнет, глядя вниз».

Сказал шестой: «Богат водой проточной,

Средь горных скал воздвигнут город прочный.

Но люди той заоблачной земли

Ему пески пустыни предпочли.

Дома в сухой степи тогда возникли,

Тогда рабы и господа возникли.

Забыли все о городе в горах,

Воспоминанья превратили в прах.

Но раздается гул землетрясенья,

Их область гибнет, людям нет спасенья,—

Тогда-то город вспоминают свой,

Тогда-то жребий проклинают свой.

Слова жрецов за пологом сокрыты.

Их смысл раскрой, их сущность разъясни ты.

Когда ж постигнешь их, о витязь наш,

Из праха чистый мускус ты создашь!»

Заль вдумался в таинственные речи,

Обдумав, он расправил грудь и плечи,

Затем открыл свои уста, готов