Сезон ведьмы - [2]

Моя семья ничего не понимает в человеческих вкусах. Когда я была маленькой, тетя Зельда читала мне долгие пустые лекции о том, как питательны червяки и как в Швейцарии голодают юные ведьмы.

У тети Хильды характер гораздо легче, чем у тети Зельды. Она запросто мирится с моими простыми земными запросами, лишь плечами пожимает. Вот и сейчас она подошла ко мне и одной рукой ласково дернула за волосы (а в другой держала деревянную ложку в кроваво-красных пятнах).

– Непослушница моя. Вечно не хочешь есть ничего полезного. Может, переменишься, когда войдешь в полную силу.

Даже в уютной кухне, в тепле, пропитанном сладкими запахами, меня передернуло.

– Может быть.

Тетя Хильда просияла.

– Даже не верится, что тебе скоро шестнадцать. Кажется, только вчера мы с тетей Зельдой помогли тебе появиться на свет. Ты была такая миленькая: вся в крови, в слизи, а плацента была такая вку…

– Прекрати, пожалуйста.

– Ой, я тебя смущаю?

– Да нет, тошнит просто.

– Это было так красиво и торжественно. Твоя бедная мама непременно хотела рожать тебя в больнице. Представляешь? – Тетя Хильда содрогнулась. – В больницах такая антисанитария! Я бы ни за что и близко не подпустила тебя к подобным местам. Ты с самого начала была моей любимицей, и я дала себе слово, что позабочусь о тебе. И только посмотри, какая ты стала теперь! Моя крошка выросла совсем большая и скоро посвятит свою душу Сатане!

Тетя Хильда ущипнула меня за щеку и вернулась к варенью, весело напевая, будто считала мою участь самой чудесной на свете.

Вот она какая, моя семья. Души во мне не чают, а еще больше любят вгонять меня в краску, без конца обсуждая, хорошо ли я поела и выучила ли уроки. Желают мне только добра и ждут от меня очень и очень многого.

В общем, примерно как в любом другом семействе, если не считать преданности Темному повелителю.

Тетушкино мурлыканье смолкло.

– У нас тут тишина. Тетя Зельда поехала посоветоваться с отцом Блэквудом, так что за обедом нас будет всего трое. Как поживает твой милый?

– Он мне формально не парень, – ответила я. – И не милый, говоря твоими словами. Но все хорошо.

– Вот и чудненько, – мечтательно произнесла Хильда. – Он хороший мальчик. Я волнуюсь за Харви и этого его брата. В доме, где нет матери, где правит холодная мужская рука, ребенку плохо.

Обычно мысль о Харви приносила мне успокоение. Но не сегодня.

Я кашлянула.

– Где Эмброуз?

– На крыше, – ответила тетя Хильда. – Ты же знаешь, как твой кузен любит летнюю грозу.

* * *

Я полезла на чердак искать своего кузена, точнее, дальнего родственника. Обычно я называла его попросту братцем, а он меня – сестренкой.

Над головой чернело ночное небо, в воздухе кружились листья. Эмброуз стоял на самом краю нашей покатой крыши, пел и танцевал под рев последнего летнего ветра. Вокруг пояса была обмотана кобра, ее голова с капюшоном лежала на месте пряжки, а золотые глаза поблескивали, как самоцветы. Вторую кобру братец держал вместо микрофона, обернув чешуйчатый хвост вокруг запястья, и пел прямо в раскрытую клыкастую пасть. Он вертелся и покачивался, представляя, наверно, что скользкая крыша с водосточным желобом по краю превратилась в танцпол. Эмброуз танцевал под кружение листьев, под шелест ветра, под всю ночную тьму. Листья порхали вокруг него, как конфетти, а ветер шипел громче тысячи змей.

Я сложила ладони рупором и крикнула:

– Мне знакомы слова «змеиная талия», но, кажется, они не об этом!

Мой братец обернулся, и при этом движении ветер утих где-то вдалеке. Иллюзорные кобры поблекли и растаяли. Эмброуз подмигнул мне.

– Обожаю иносказания, – ответил он. – Буквально. Рад тебя видеть, Сабрина. Как поживает треклятый внешний мир?

В детстве я часто спрашивала, почему Эмброуз не может выйти и поиграть со мной в лесу. Тетя Хильда объясняла мне, бестолковой шестилетке, что он заперт дома, потому что наказан.

– Знай, Сабрина, наказание это незаслуженное, и поэтому мы должны еще сильнее любить нашего дорогого Эмброуза, – говорила она. – Пылким юношам простительны мелкие шалости, например дразнить девчонок, сталкивать повозки, топить моряков, сжигать города, губить цивилизации и тому подобное. Мальчишки – они всегда мальчишки.

И только через много лет я узнала, что же на самом деле натворил братец.

Тетя Хильда всегда была снисходительна к Эмброузу. Она ему не мама, а очень дальняя родственница, но переехала в Англию и воспитывала его с раннего детства, когда он был мал и беспомощен. Они прожили там так долго, что до сих пор, по прошествии сотни лет, у тети Хильды еще сохранился британский акцент. Легко могу представить себе, как она спешит на помощь малышу Эмброузу, полная магии и материнской заботы, спускаясь из поднебесья, точно сатанинская Мэри Поппинс.

Заклятие, не выпускающее Эмброуза из нашего дома, было наложено за десятки лет до моего рождения. Сколько себя помню, он всегда был здесь, бродил по дому, словно дружелюбное привидение. В детстве я обожала с ним играть – мои куклы ходили сами по себе, а игрушки летали по комнате. А теперь я стала старше, и он для меня как будто добрый, но немножечко вредный старший брат, всегда готовый посплетничать со мной о мальчишках. Или о девчонках, если мне захочется. Эмброузу все равно.