Сезон - [3]

На другом конце поселка курилась труба бани. Еще утром главный инженер предупредил, что сегодня помывка с настоящим сухим паром. Паша завернул чистое белье в хрустящее полотенце, накинул новенькую телогрейку на голое тело и вышел, не замыкая комнату. Кажется, он пришел первым, хотел уже раздеться, но в предбанник влетел холопского вида кочегар.

— Куда лезешь? — раскричался, напирая. — Начальник партии еще не парился.

Паша с красными пятнами на лице в упор смотрел на чумазого банщика, и машинально застегивал распахнутую телогрейку. Банщик почувствовал молчаливую готовность постоять за себя, прошмыгнул мимо, проворчал, что-то переставлял в углу.

— И когда же он соизволит попариться? — сквозь зубы процедил Паша.

— Начальству видней. Когда захочет, тогда и придет. — Банщик понял, что перед ним новичок, на лице его мелькнула растерянность: кто знает, что за человек? Мягче пояснил:

— Пока начальник не помоется, не положено никого пускать…

Паша развернулся и пошел к себе, распинывая камушки под ногами.

Захлопнул дверь, бросил на койку сверток. За окном не было никаких строений — только равнина до горизонта, редкий низкорослый кустарник, песок. Пустыня! Он читал и слышал о ее недолгом цветении, но сейчас ему показалось, что эта скудная земля неизменна во все времена года, как старик, забывший год рождения, всегда одинаково морщинистый и древний. Что с того, что весной она преображается — лицемерие, свойственное старости!

Паша сбросил телогрейку, прошел из угла в угол, сел за стол. На его участке числились: двадцать один проходчик, четыре горных мастера. Нужно было принять четырех компрессорщиков. В дела его ввели еще в управлении экспедицией.

Фокин зимой, в межсезонье, работал там же. Как только Пашу утвердили в должности — нашел его и обещал подобрать людей. Он метил в бригадиры и был инициативен. Максимову это нравилось. С некоторыми из его людей он познакомился, они работали в экспедиции не первый год и зимой часто отирались при конторе, выпрашивая авансы.

Со второй бригадой было сложней: здесь много было случайных людей, но, судя по документам, есть и опытные ребята.

Повезло Паше — ему удалось не думать о сегодняшнем дне: о бане, главном инженере и начальнике партии. А мысли лезли в голову невеселые, что, скорей всего, здесь, в пустыне, на краю света, — все то, от чего он хотел убежать. За окном темнела унылая равнина, но где-то далеко на юге теплый ветер все настойчивей рвался через горные хребты.

* * *

Компрессор вздрагивал дребезжащим корпусом, жалобно скрипел коленвалом, стрекочущий пускач раз за разом перегревался. Фокин ругал ремонтников и с утробным хеканьем дергал шнур.

— Ремонтная группа называется… Ап! — его плевки с резким чиканьем отскакивали от перегревшегося коллектора.

Наконец компрессор схватил: мелко задрожал, выпустил в хмурое предвесеннее небо сизое кольцо дыма, потом другое, зашипел ресивер, наполняясь воздухом, напряглись резиновые шланги, и возле кучи бревен неуверенно завыла пневмопила. Еще вчера все были просто проходчики подземного участка, порой забывали, кто в какой бригаде, черта, разделявшая их на две половины, была туманна и условна, как линия горизонта в это время года. А сегодня, пока Фокин присматривал в куче оборудования, что получше, другой бригадир, перешептавшись со своими, начал строить баню: когда еще придет бульдозер, когда еще дадут подъемный кран? Только на строительстве бани бригада могла заработать сотни полторы, да эстакада, обустройство…

Касым засобирался в какой-то ближайший совхоз. За мастером увязался проходчик Козоглазов, говорил, где-то поблизости живет свояк, найдем — поможет. Фокинские жались к печке в прокуренном вагончикебытовке, поругивали Касыма и Козоглазова: дело шло к обеду, а бульдозера все не было. Хвостов с Лаптевым — краснорожие, телогрейки нараспашку — стучали топорами… Шульц, шмыгая носом, пилил стояки. Ежась на ветру, фокинские невпопад давали советы и снова возвращались к печке.

К обеду подкатил маленький экскаватор с миниатюрным ковшом, переброшенным через кабину, словно ядовитый хвост скорпиона. Двадцать глоток загалдели виртуозной бранью. Фокинские толпой вывалились из вагончика. Громче всех кричал Мишка Лаптев:

— Говорил же, говорил Касыму — бульдозер нужен, — размахивал руками: — Р-раз — траншею до коренных пород, крепление — бац! — поставили, траншею засыпалии… алга! Делай погонные метры…

Хвостов, попинывая сапогом металлическую пригоршню ковша, плюнул в нее:

— Вручную быстрей отлопатим!

Экскаваторщик, хмурый и мутноглазый, зашел в бытовку, молча выцедил кружку чая, крякнул от его вяжущей крутости и стал собираться обратно в совхоз.

— Не подходит? Забот меньше!

— Ты что, мужик? — сменили тон проходчики. — Копай, если послали!

Через минуту надменный Фокин грудью напирал на ощетинившегося, малорослого Лаптева.

— Доводи до ума свое дело, банщик. Тебе еще на сутки работы хватит.

Хвост сдвинул к переносице штришки бровей, стал заходить сбоку.

Подперев бока руками, здоровенный Крокодил стоял за спиной Лаптева, а Димка-Китаец-Чебурек ушловато зыркал пуговицами глаз, еще путаясь, кто свой, кто чужой. Экскаватор газанул, выпустив густую струю дыма, и пополз к отметке фокинского шурфа. Кто-то смышленый залез в кабину и разом прекратил спор. Угрюмый экскаваторщик часто замигал белесыми ресницами, не понимая, что за сила тянет его машину в гору. Потом подскочил, нахлобучил шапку и затопал сапогами.