Сезон охоты - [26]

— Хорошо, начнём.

И тут из его слов я вдруг понял, что там, в милиции, никому даже в голову не пришло, что я был в той машине. Меня нашли на мостовой, в нескольких метрах от остова сгоревшей «ауди». Я был всего лишь прохожим, случайным московским прохожим, по воле злосчастной судьбы оказавшимся на линии огня, в эпицентре бандитской разборки, и этот факт у наших правоохранительных органов не вызывал никаких сомнений. Что ж, в момент взрыва я, действительно, мог оказаться рядом, а не внутри. И теперь я — жертва мафиозной разборки. Если подумать, я ещё и в суд могу подать на правительство Москвы за то, что безопасность мою не обеспечивают.

В ту минуту я испытал к этому молокососу даже нечто вроде благодарности — за красивую легенду (или, если хотите, алиби), которую он мне подбросил. Что ж, это мне только на руку.

— Вспомните, гражданин Рукавицын, — продолжал вежливый старший лейтенант, — может быть вы успели заметить машину, из которой были произведены выстрелы? Это для нас очень важно. Цвет, марку?

Может быть, всё ему рассказать? Но вместо этого я чуть заметно покачал головой.

— Очень жаль. Может быть вы всё-таки видели что-нибудь подозрительное? До этого? Что-нибудь, скажем, бросилось в глаза? Нет? Очень жаль.

Я исподтишка наблюдал за ним. Слишком молодой, совсем ещё зелёный. Никакого опыта. Наверное, первый раз на таком дознании. Уйдёт, не солоно хлебавши.

Чёрт с ним, мне сейчас не до него. Лишь бы поскорее он убрался.

В комнату вошла медсестра. Я тут же скорчил страдальческую гримасу. Она скользнула по ней взглядом и обратилась к оперативнику:

— Мне очень жаль, но вам лучше прийти в другой раз. Больному нужен покой. Он перенёс тяжёлую травму.

Старлей смутился и покраснел.

— Да, да, я уже ухожу, — засуетился он. — До свидания, гражданин Рукавицын. Поговорим в следующий раз.

«Ага, наговоримся ещё, вдоволь. Вот только шнурки поглажу», — зло подумал я, досадуя на него за безвозвратно убитое время.

Он ушёл, и тут же появился врач.

— Идём, — коротко бросил Семёнов и вновь скрылся за дверью.

Я тут же вскочил с койки и кинулся за ним.

Он откопал где-то старую футболку с надписью «Chicago Bulls» и спортивные адидасовские штаны, а кроссовки вернул мои — они в той кутерьме совсем не пострадали.

— Одевайся!

Я не заставил себя долго ждать и быстро переоделся, прямо здесь, в ординаторской. Посмотрел на себя в висевшее в простенке зеркало. Видок был ещё тот: с фингалом на щеке, весь перебинтованный, волосы из-под повязки торчком. Семёнов критически осмотрел меня и покачал головой.

— М-да… Ладно, сиди здесь, сейчас договорюсь.

Он созвонился с кем-то по внутреннему телефону. Сначала разговор шёл мирно, потом Семёнов начал кипятиться.

— А это не вам решать, ясно? — рявкнул он в микрофон под занавес. — Чтоб через пять минут перевозка была у третьего корпуса! Всё! — И бросил трубку. Потом повернулся ко мне. — Ты сейчас куда?

— Домой надо. Вещички собрать, то да сё.

Он кивнул.

— Тебя довезут. Сейчас машина будет.

— Спасибо вам, Игорь Юрьевич, — от души поблагодарил я.

— Ты повязки-то не снимай, я там швы наложил. Антибиотики вот возьми, принимай каждые четыре часа, авось собьёшь воспаление. Перевязать-то тебя, поди, некому будут. И поаккуратней там, понял? Сына чтоб выручил. — Он пристально посмотрел мне в глаза. — А что, старлей этот из МУРа так и не понял, что ты в той машине был?

Я вытаращил на него глаза.

— А вы откуда…

Он остановил меня жестом руки.

— Крови на тебе много было. Чужой крови, понимаешь? Хоть выжимай.

Я кивнул.

— Был я там, это правда. Эти, в машине, как раз и похитили сына, Ваську моего.

— Вот я и говорю — в рубашке ты родился… А моего ведь тоже Василием звали. — Он шмыгнул носом. — Ладно, двигай, машина уже внизу. И удачи тебе, Иван Рукавицын.

Он крепко стиснул мою ладонь, сунул в руки полиэтиленовый пакет с документами и вытолкал за дверь.

21

Мне повезло: если б я не полез за своим бумажником и не застрял между кресел, соскребали бы сейчас с мостовой мои обуглившиеся останки. Что там произошло, я так толком и не понял. Вроде бы кто-то по нам стрелял, причём стреляли в открытую, скорее всего, из проезжавшей мимо машины. Охотились наверняка за этим типом в чёрном костюме. Большая шишка? Возможно. Я так и не узнал, кто это был.

Сейчас меня мучили два вопроса. Первый: скажется ли как-нибудь трагедия на шоссе на моей судьбе? Может быть, на фоне всего случившегося обо мне забудут? И второй: где сейчас мой сын? Здесь, в Москве, или там, на полигоне? Его вполне могли переправить туда — вот только зачем? Подальше от меня? Или, наоборот, поближе, если учесть, что я тоже должен быть там через пару дней?

Ничего этого я не знал. Что бы ни случилось, я должен действовать по навязанному мне сценарию. Другого выхода у меня не было. Надеяться на русский «авось» я не имел права: на кон была поставлена жизнь моего сына.

Дома я был уже через полчаса. Водитель «неотложки» оказался на редкость неразговорчивым. Оно и к лучшему: мне сейчас было не до праздных бесед с посторонними. Лихо подкатив к моему подъезду, он резко затормозил.

— Сколько с меня?

Он молча крутанул пальцем у виска и укатил. Мне осталось лишь пожать плечами.