Съевшие яблоко - [8]

В дождливый день во дворе никого не было, металлические беседки-грибочки с красной облупленной крышей блестели каплями воды на свету. Лиза поднялась по ступенькам, волоча полупустой школьный рюкзак, и распахнула дверь.

Внутри стоял привычный гам, состоящий из отдельных визгов детских голосов. Из-за того, что ни одна группа не вышла гулять, шума было даже больше, чем обычно. Малыши-трехлетки играли в своей комнате — возились с мишками-машинками. Пахло детьми, овсяной кашей и ненатуральным какао.

— Лиза? — полная как кубышка престарелая воспитательница вышла из большой комнаты на стук двери и несколько недоуменно поздоровалась, — а ты почему так рано?

Лиза воспитательницу не любила. Как не любила ребятню и каждодневные походы с Яном в садик — утром увести, вечером забрать.

— Вам какое дело? — раздраженно огрызнулась она и сама распахнула третий слева шкафчик с наклеенными пластмассовыми вишенками, одним комком выволакивая пальтишко, шарф и ботинки.

Женщина неодобрительно поджала губы, но ничего не сказала. В первые недели она пыталась возмущаться, спорить и даже воспитывать Лизу. Но та быстро расставила все на свои места. Она ей не мать, читать нотации права не имеет. А если не хочет чтобы девчонка еще раз, разразившись матом, бросила брата в садике, заставив воспитательницу допоздна метаться, не зная куда его пристроить — пусть лучше помалкивает.

К тому моменту как Лиза захлопнула шкафчик, маленький Ян уже топтался у двери, сжимая пальчиками косяк. Стоило сестре перешагнуть порог садика, мальчик непонятным чутьем это угадывал и стремглав бежал к своей Лизе.

Девочка, ни слова не говоря, наклонилась и подставила рукава пальто — он привычно протянул ладошки. Одевала она его быстро и без особой аккуратности: больно дернув сунула в рукава руки, оправила пальто на плечах, потянув на себя и тряхнув ребенка. Посадила на табурет и, не расстегивая, стянув сандалии, нахлобучила ботинки с широко завязанными для простоты шнурками. Шарф надевать не стала — сунула себе в карман. И потянула за ладошку, чуть не оторвав ему руку:

— Пошли.

Лиза, не прощаясь, вышла за дверь, тащя за собой мальчика. Руки у него были мокрые и противные — он всегда волновался, когда его одевали. Но никогда не хныкал и не жаловался. А на улице изо всех сил семенил ножками, чтобы не упасть.

Хотя торопиться было некуда и идти быстро не имело смысла — шли в пустую квартиру. Денис Матвеевич почти каждый день приезжал в Балашиху затемно. Никто их дома не ждал.

5

Профессор в это время был в Москве. Так же как и каждый рабочий день за более, чем тридцать лет своей жизни, которые он почти полностью провел в стенах университета.

В окна били слепящие лучи по-осеннему холодного яркого солнца. Студенты в гробовой тишине слушали лектора и скрипели ручками в тетрадях.

— «Вещь в себе» — одно из центральных понятий всей философии Канта, — Денис Матвеевич высокий и солидный, одухотворенно жестикулировал в такт своему выступлению, виртуозно удерживая внимание слушателей на самом нудном материале — у него были свои приемы. Одной силой авторитета он возвышался над аудиторией, повергая ту в почтительный трепет.

— «Вещь в себе» — это внутренняя сущность вещи, — крупные породистые ладони значимо сложились, пальцами охватывая воображаемую сферу, — та, которая никогда не будет познана разумом. — Он, в который уже раз краем глаза выделил в сонме студентов самое внимательное лицо — оно принадлежало бывшей аспирантке профессора. Очень любил, когда его слушали с таким вниманием.

Денис Матвеевич развёл ладони, зримо увеличивая обрисованную сферу, движение это он произвёл в полном безмолвии, отчего значение жеста многократно усилилось, аудитория притихла. А профессор выдержал паузу и ровно в тот момент, когда тишина уже начала звенеть в ушах и достигла высшей точки, неожиданно завершил:

— Вот об этом понятии мы и будем говорить с вами на следующей неделе.

Из года в год читая одни и те же лекции он научился с точностью до минуты планировать их окончание, вовремя подводя к логическому финалу. Денис Матвеевич опустил руки, позволив сфере умозрительно раствориться. На пару секунд воцарилась тишина, а потом поднялся гомон, послышался шелест закрываемых конспектов, клацанье сумочных замков.

Профессор вернулся к кафедре, укладывая распечатки лекции. И вокруг его стола тут же собралась толпа.

— Денис Матвеевич, а вот по поводу бессознательного…

— Денис Матвеевич, мне показать курсовую…

— Денис Матвеевич… Денис Матвеевич…

Голоса сливались в единый уважительно-просительный гул. Профессор снисходительно улыбнулся и сделал успокаивающий жест:

— Завтра-завтра, все завтра… — по аудитории эхом прокатился добродушный рокот его баса.

Он не имел привычки работать на ходу. Никогда не консультировал после лекций или стоя на пороге — на то было отведено специальное время. Все в учебном мире профессора было правильно и строго-дисциплинированно.

На выходе из аудитории к нему присоединилась и бывшая аспирантка — Софья Павловна. С точки зрения мужчин блеклая невыразительная и косолапая тетка, с точки зрения Дениса Матвеевича — на удивление цельная, увлеченная натура. Она сама напросилась поприсутствовать на паре лекций бывшего наставника — почерпнуть кое-что полезное в ораторском искусстве, в технике владения аудиторией. И не сказать, чтобы профессору это было не приятно.