Северные волки - [41]

Инглин взяла Берту за руку. Ее кожа была так нежна, как лепестки цветов и чуть прохладной. И на запястье Берты щелкнул серебряный браслет.

— Я буду рада тебе в своем доме. Избранницы богов приносят с собой и их благословение, — улыбнулась Инглин.

Она больше ничего не сказала, вернувшись и встав подле мужа. А Берта потирала запястье, что теперь казалось тяжелым, как камень и холодным, как лед. А после был пир, где мужчины много пили, а жены сами наполняли их чаши снова и снова. И когда муж хватал лишку и засыпал за столом, их женщины уводили их домой, или укладывали на скамье, отделенной от пирующих шкурами. И ложились рядом, соскучившись по родному теплу. И даже детей не спешили в этот день уложить в постели, позволив им побыть рядом с отцами.

Берте же все это казалось ужасной пыткой. Расспросы женщин, что сидели за отдельным столом. И рассказы о походе, что причиняли больше боли, от осознания своей глупости и детской наивности.

А что она и правда себе думала? Почему с самого начала не подумала о том, что в его жизни уже есть женщина… А ведь норны предупредили ее. Показали красавицу Инглин. Сама виновата, что впустила в сердце ядовитую змею, которая теперь травила ее разум и причиняла боль. Сложно было сказать, почему от одного взгляда на величественно восседавших на возвышении Хальвдана и Инглин, становилось сложнее дышать. И потому она отводила взгляд, отпивая ставший горьким и терпким, хмель.

— Что тревожит тебя, вельва? — спросила Ансвит обняв Берту за плечи. — Ты не рада, что пришла с моим сыном в эти земли?

Берта мотнула головой.

— Нет. Просто нужно привыкнуть… — бросила она короткий взгляд на Хальвдана и тут же отвела, заметив, как обняла его жена.

— Ну да! — задумчиво проследила за ее взглядом Ансвит. — Ко многому придется привыкнуть. Но судьба наша изменчива. И кому как не тебе знать, что нам не ведомо, за каким несчастьем нас поджидает счастье.

— Или горе.

— Горе женщине, что хоронит своего ребенка, Берта. Это то, что может убить. Остальное можно пережить.

И Берта посмотрела на сидящую напротив Астрид. Казалось, душа ее покинула тело и уже блуждала в холодном Хельхейме. А в глазах плескалось море непролитых слез. Она не ела и не пила. И со стороны казалось, что и не дышала больше.

— Ей нужно выплакать свое горе, — почему-то тихо сказала Берта.

— Она дочь Норэгр и не станет давать волю слезам. И я боюсь, что именно это убьет ее.

И Берта не могла отвести глаз от холодного бледного лица Астрид. Потому, наверное, и заметила, как она тенью выскользнула из дома. И сама не понимая, зачем последовала за ней, улыбаясь, но отказывая всем, кто хотел разделить с ней пиршественную чашу. Шла по опустевшему селению, под хор цепных волкодавов. К самой пристани, на которой застыла подобно каменному столбу, освещенному лунным светом, Астрид.

Берта не умела ходить так же неслышно, как Инглин. Но даже на ее громкие шаги не обернулась Астрид, поглощенная своим горем, что захлестывало и утягивало ее, подобно морской пучине. Грозило сомкнуться над головой.

— Ему было пятнадцать зим, — сказала глухо Астрид, словно в груди ее была пустота. — Боги лишили меня всего, что было дорого. Забрали мужа. А теперь и Снорри…

Берта не знала, что следует говорить. Не знала, как следует себя вести. Она даже не смогла бы объяснить, зачем вообще пришла сюда. Ее душили слезы, что, как и Астрид, не позволяла себе пролить. Но когда заговорила, голос ее звучал ровно и так же глухо.

Она говорила о Снорри. О том, что видела, какая жена досталась ему. И о том, что ни одна женщина во все мире не сможет сравниться с прекрасной валькирией. И еще много слов, что кто другой бы посчитал просто пустыми. Но лицо Астрид дрогнуло. Покатились по щекам крупные слезы. Из груди вырвался судорожный всхлип, словно она захлебывалась. Осела на землю, словно враз лишись сил. И Берта, поддавшись порыву, встала на колени, прижала ее голову к своей груди, не умолкая ни на миг и так же давясь слезами, выплескивая и собственную боль. Никто не увидел двух женщин, что оплакивали свою судьбу в этот миг. Никто не узнает, что даже дочери суровой Норэгр и вельвы, избранные богами, на самом деле просто женщины.

Кроме двух мужчин, что скрывались в темноте под сенью величественной ели.

— Оставь ее Хальвдан. Играл ли ты ею, или и правда твою голову вскружила сама Фрейя, но ты принесешь ей больше бед, чем счастья. И несчастным будешь сам. Дай ей жить своей жизнью. Найти мужа. Родить детей. Инглин не позволит тебе взять ее в дом второй женой, да и Берта не согласиться на крохи…

— Ты правду говорил, Бьерн, когда сказал, что боги наказывают нас, даровав двух женщин. Теперь я понимаю, насколько жестоко они меня наказали.

Хальвдан вернулся в пиршественный зал. Впервые он не притворялся пьяным, чтобы жена скорее увела его, и они предавались любви до самого рассвета, а то и дольше. Он и правда напился так, что уснул просто за столом. Потому как не хотел касаться к женщине, что назвал женой. А той, с которой хотел бы разделить ложе в эту ночь, коснуться не смел.

ГЛАВА 29. На берегах седой Норэгр

Люди везде одинаковы. Будь ты во Фракии, Бригии или в Норэгр. Это там мужчины были воинами и искателями удачи. Но едва остаются позади звон стали и долгий морской путь, они снова становятся землепашцами, рыбаками и охотниками. Любят жен, растят сыновей и балуют дочерей.