Северные волки - [10]

И Берта закусила губу. Это без сомнения был он.

Она могла не узнать высокого воина с огромной секирой в руках. Могла не вспомнить его грубого, словно высеченного из камня лица. Но глаза…

Казалось, что эти глаза она запомнил на всю оставшуюся жизнь. Теперь она понимала, почему они напоминали ей хорошо промерзший лёд. Там в холодной Норэгр почти у всех глаза были если не льдом, то холодными водами фьордов.

Становилось ясно, почему странный паломник внушал ей безотчетную тревогу. И пусть на нем не было того плаща, а волосы его заплетены в замысловатую косу. Но стоило лишь раз встретится с ним глазами…

— Зачем ты пришёл в мой дом, славный воин? Как видишь, здесь нет ни добычи, ни славы…

— Мой жрец сказал иначе, — прервал её тот и сделал несколько шагов по направлению к женщинам.

И Берте вдруг стало понятно, почему их звали зверьми, а не людьми. Так мог двигаться только хищник, словно перетекая с одного места на другое. Хотя она назвала бы его скорее змеем…

— Мой жрец сказал, что в этом забытом всеми богами краю ещё рождаются вельвы. Поначалу я было подумал, что Хельги уже выжил из ума и не слышит советов богов, но теперь вижу, что ошибался на самом деле я.

— С чего ты взял это, Любимец богов?

Мужчина пожал плечами, словно и сам не понимал, как пришёл к подобному выводу.

— Так это или не так, но мне нужна эта девушка. Добром или силой. А я привык брать то, что мне нужно.

Гесса рассмеялась. У неё всегда это получалось зловеще. Теперь же, когда болезнь исковеркала её горло, её смех был похож на камнепад.

— Ты самонадеян, Хальвдан хевдинг Но я прощу тебе это. Только потому, что знаю, какую судьбу уготовили тебе норны, — сказала она отсмеявшись. — А взамен ты поклянешься мне собственным местом в Вальхалле, что не обидишь ту, кого я вверю твоим заботам. Не возьмешь её силой и будешь беречь, как собственную сестру.

Хальвдан молчал. Это была страшная клятва. Место в чертогах отца богов священно для любого воина. И меньше всего он хотел бы рисковать им. И все же получить опекаемую богами слишком большое искушение для любого. Особенно если жаждешь славы и почёта.

— Я клянусь собственным посмертием, что не причиню ей вреда, если она не попытается причинить его мне. Ты бы могла не просить об этом. Я не стал бы вызывать гнев богов, посягая на ту, кому благоволит Фригг. Это все?

Гесса улыбнулась довольная его словами.

— Нет. Но ей, — мотнула она головой в сторону притихшей, словно прибитой к земле, Берты, — не стоит ни видеть, ни слышать, о чем я тебя попрошу.

Берта поднялась, но не успела сделать и шагу, как Хальвдан заступил ей дорогу. Он оказался совсем близко и стоило его опасаться, но Берта почему-то подумала о том, что от него пахнет не псиной, а морем. А еще, что он гораздо выше её и ему не придется задирать голову, как другим мужикам, чтобы посмотреть ей в глаза. Эта мысль неожиданно развеселила, и она улыбнулась, чуть подняв голову и заглянув в холодные серые глаза.

— Великий воин боится, что его добыча сбежит? — спросила она на фракийском. — Не волнуйся, я не доставлю тебе такого удовольствия, как охота за мной.

Какое-то время он ещё колебался, но после отступил и пропустил её на улицу. Берта уже не видела, как он подошёл к кровати ведьмы. Как она шепчет что-то на его родном языке. Как он хмурится. И все же кивает. Как берет в сильные ладони её голову. И уж точно не слышала, как хрустнули позвонки старушечьей шеи.

Берта словно оглохла и ослепла. Она боялась. И в то же время казалось, что все это просто дурной сон. Она хотела просить помощи у Господа. Но едва подняла глаза к небу, слова молитвы застряли в горле.

Просто над её головой кружил огромный чёрный ворон.

ГЛАВА 8. Лагерь

Над стыдливо краснеющими углями исходил соком поросенок. Жир капал просто в кострище и недовольно вспыхивал каждый раз, как касался раскаленных углей. Но запах от этого был такой, что Берта то и дело глотала наполняющую рот слюну.

Ей не жаль было ни поросенка, ни старосту Мартина, который откармливал его ко дню Великой Пасхи. Ни даже его семью, которая, несомненно, ела бы мясо до середины лета.

Ее не пожалел бы никто, даже подыхай она с голоду под его забором. Или потребовал бы плату. Совсем не по-христиански. Так почему она должна жалеть кого-то?

«Так поступают добрые христиане, дочь моя!» — сказал бы отец Оливер, если бы она спросила его об этом. Но священника здесь не было. И наставить на путь истинный Бертраду было некому. Почему-то легче и приятней было вспоминать слова старухи Гессы, не отличавшейся жалостью никогда. Да и то, что она видела сейчас, душевному равновесию и христианскому человеколюбию не способствовало. И все больше думала о том, что Бога то и нет. Или он и вправду столь слаб, что не может или не хочет защитить тех, кто ему поклоняется.

Хальвдан по прозвищу Любимец Богов не позволил ей увидеть то, что его люди сделали с деревней. Она не видела ни пожаров, ни изнасилованных деревенских девушек и женщин, ни распятого кузнеца Жерома, который пытался защитить невесту Эльзу. И уж тем более она не видела того, что они сделали с Эльзой. А если бы и сказал кто раньше, что такое творилось бы в ее родном селении, вряд ли бы она поверила. Но вид сидящей напротив Мари, в объятьях воина, имя которого Берта еще не знала, не оставлял сомнений в том, что происходило в деревне.