Северные волки - [11]

А все же к ней относились хоть и настороженно, но с уважением.

— Я назвал ее родственницей! — сказал Хальвдан, передавая ее еще утром молодому воину, которого называли Снорри. — И ты отвечаешь за нее головой.

От Берты не укрылось, как парень, с виду ее ровесник, недовольно засопел. Но подчинился и увел ее к морю.

И только когда в лицо ударил соленый морской бриз, когда показался корабль с головой дракона на носу, он позволил себе выругаться на языке, который Берта считала выдумкой старухи Гессы.

— Ты злишься! Почему? — спросила она на том же языке, отчаянно надеясь, что ее сторож понял ее вопрос.

Поначалу он молчал и девушка, было подумала, что не правильно перевела свой вопрос на язык Норэгр. Но спустя несколько ударов сердца все же заговорил.

— Он до сих пор считает меня ребенком, — буркнул он себе под нос. Берта даже не уверенна была в том, что правильно его поняла. И не стала больше ничего ни спрашивать, ни говорить.

Вообще она как-то странно ощущала происходящее. Словно это было сном. Жутким и черезчур реальным, но все же сном.

Особенно когда воины Хальвдана с ним во главе вернулись из деревни к берегу моря.

Они волокли за собой ту немногую добычу, что смогли взять в ее селении. Среди прочего была даже черная коза Берты, которая уже несколько лет была единственной кормилицей их небольшой семьи. И пусть это прозвучит странно, но козу Бертрада жалела больше, чем волочащихся следом тех немногих деревенских, которых взяли в плен чужаки.

Их было трое. Женщин. Среди которых была и красавица Мари. По их виду легко было угадать, что довелось пережить этим днем. И возможно впервые в жизни в душе Бертрады шевельнулось нечто, что можно было расценить как жалость.

Некогда она была очень добрым ребенком. Но смерть родителей и тяготы связанные с ней выбили из девушки ненужные чувства, и душа Бертрады, не смотря на все старания отца Оливера, черствела и грубела с каждым днем.

— Готово! — прорычал седобородый мужчина, принюхавшись к отчаянно шипящей и плюющейся жиром туше над костром.

Он был столь огромен, что Берта рядом с ним чувствовала себя маленьким ребенком. И хоть и старался выглядеть добродушным, а может таковым и был, но от его взгляда по спине девушки пробегали толпы мурашек.

И она едва смогла сдержать дрожь в пальцах, когда он отрезал огромный кусок мяса и протянул ей.

Но едва еда обожгла ладони горячим соком, ей было уже плевать на все, что произошло или могло произойти в этом чертовом мире: жестоком и непостоянном настолько, что проще его принять таким, как есть. Просто чтобы выжить.

Берта еще не думала, что будет с ней дальше. Не знала, чего от нее хочет странный мужчина, которого старуха Берта звала Вороном. Но ей отчаянно хотелось жить. И еще она боялась, что ее младшие появятся в селении до того, как из него уйдут северные волки.

Напротив сидела Мари в объятьях одного из воинов, имя которого Берте еще не довелось узнать. Она напоминала набитую соломенной трухой куклу. Некогда живые и веселые глаза, цвета чистого неба, потухли. А сама она даже не шевелилась лишний раз. И только когда мужчина встал из-за костра и потащил ее за собой, затрепыхалась, как рыба, попавшая в невод. Неистово и отчаянно. И так же молча. Ни звука. Ни слова.

Берте почему-то вспомнилось, как Мари пела Рождественские песни и как хвалил ее отец Оливер. И как она звонко смеялась, кружась в синем платье с оборками из тонкого кружева.

Тогда Бертрада ей завидовала. Злилась. Мысленно желала ей самых ужасных кар Господних. Но теперь… Марию было жаль.

Жалко настолько, что мясо, о котором Берта мечтала уже не один месяц, казалось похоже по вкусу на старую тряпку. И все же она продолжала его жевать. Натянутая, как тетива отцовского охотничьего лука. Готовая ко всему. В том числе и к тому, что и ей придется отбиваться от кого-то. И только клятва Хальвдана смиряла ее с действительностью. Немного. Но достаточно для того, чтобы не показывать своего страха перед волками Норэгр.

Она старалась не смотреть на того, кто притащил ее сюда. Возможно, если бы она сразу решила, как к нему относиться, было бы легче. Ненавидеть за разрушенную жизнь. Или быть благодарной за то, что не отдал своим воинам и обещал защиту. Она не понимала, чего добивалась Гесса, когда связывала их судьбы клятвой. И злилась, что та не рассказала о своем замысле раньше. Потому избегала вождя Хальвдана. Но взгляд то и дело наталкивался на его высокую фигуру.

Он сидел отдельно от остальных воинов, у другого костра. В окружении еще троих мужчин. Один из них был тот, кто дал Берте мясо. Он был похож на медведя. Даже на расстоянии внушал страх. Про себя Берта назвала его Каменным Великаном. Как из сказки Гессы о Торе, сразившего великана своим молотом. Правда, Берта уже сомневалась, можно ли называть рассказы старухи сказками.

Второй казался поменьше. Хотя рядом с великаном любой казался бы маленьким. Его рыжие, как языки пламени, волосы были заплетены в замысловатую косу ото лба. А сам он напоминал… Огромного кота. Барса. По крайней мере, больше на ум ничего не приходило. Потому Берта и назвала его Барс.

Третий же был странным даже для внучки ведьмы, которую казалось, сложно было удивить. Он был стар. Возможно, его годы числом своим обогнали прожитые годы старухи Гессы. И в то же время он не был столь же немощен. Пусть волосы его были седы, а белесые глаза подслеповато щурились, Берта чувствовала, что видит он гораздо больше, чем кажется. И то, что должно было бы успокоить, наоборот пугало ее. Пугало в нем все. От этого взгляда, словно из-за грани миров, до сполохов, пробегающих по вплетенным в бороду кольцам. И этот страх затягивался тугим узлом где-то в животе, заставляя дыхание сбиваться.