Северные рассказы - [17]
Встреча Кооя с Этуги была сдержанной, как и подобает мужчинам.
Подъехав, Этуги сказал:
— Ну, здравствуй, охотник!
Потом оглядел зорким взглядом хижину, убитых нерп и медведя. Перевел глаза на стоящего потупившись Кооя, улыбнулся и, подойдя к нему, положил руку на плечо.
— Ну, беру тебя в свою бригаду. Подавай заявление в артель. Ты прожил один на льду 17 дней. Убил много зверя. Молодец, товарищ пионер!
Коой поднял глаза, и в них было столько светлой радости и счастья, что Этуги не мог удержаться и прижал мальчика к своей груди.
В ЗАЛИВЕ ДЕ- ЛОНГА
Август подходил к концу. Бухта Теплитц замерла в нагромождениях недавно пришедшего полярного пака. Замолчали птичьи базары на скалах мыса Столбового. Все чаще остров Рудольфа окутывался покрывалом туманов и вуалью ранних снегопадов. Короткая полярная осень уже сковывала молодым льдом ледниковые ручьи и прибрежные разводья.
Наступала пора зимнего безмолвия, полярной ночи и сполохов северного сияния.
В эту осеннюю пору зверобойное судно «Нерпа» отвалило от вертикальной стены ледника и взяло курс на бухту Тихую, путь к которой лежал по Британскому каналу— одному из проливов архипелага Земли Франца-Иосифа. Дул слабый северный ветер. Острова одевались шапками низкой облачности. Временами шел снег. Болиндер «Нерпы» ритмично выбрасывал из миниатюрной трубы хлопья черно-сизого дыма.
Перед судном открывалась живописная панорама архипелага с его седыми от свежего снега скалами, уснувшими в осеннем безмолвии; пустынными, базальтовыми террасами с замолкшими ручьями и с мрачными, в облачном уборе, куполами ледников. В проливах громоздились массы льда, и только восточная часть Британского канала была свободна. Этой узкой, мили в две шириной, полосой и пробиралась «Нерпа».
Уже остался позади остров Александра, и по курсу, сквозь легкую сетку снегопада, стали вырисовываться берега острова Джексона. По всем признакам полоса чистой воды шла вдоль всей группы островов до южной части архипелага, и не было пока оснований беспокоиться за успех перехода от острова Рудольфа до острова Гукера — ближайшей цели плавания.
На судне жизнь шла своим чередом. Вахтенная команда, находясь на местах, четко, как хорошо слаженный механизм, выполняла многообразную сложную работу. Кок готовил на ужин одно из своих классических блюд; которые, как всегда, вызывали неподдельное удивление не только всего судового состава, но и самого автора кулинарного произведения. Но кок невозмутимо оправдывался, ссылаясь на «продукт» и какой-то «заворот» в камбузе. Команда же была другого мнения, и в глубине души все подозревали, что этот непризнанный «шеф Кузинье» в недалеком прошлом плавал такелажником, так как все его классические блюда сильно походили на такелажные произведения.
В маленькой, тесной, как папиросный ларек, кают-компании командного состава собрались все свободные от вахты и, сидя на узких диванчиках у маленького стола, обсуждали свои морские разные разности.
Потрескивал чугунный камелек, выбрасывая иногда из дверцы желтоватый, пахучий дым каменного угля.
Старший механик Петрович, сидя в уголке между диванчиками, лениво растягивал видавший виды баян.
Корпус судна мерно покачивался под бодрые перестуки гребного вала. Капитана, старого архангельского помора, Дмитрия Михайловича в кают-компании не было. Он стоял на мостике, поминутно беря компасные пеленги на мыски островов и тревожно поглядывая на кромку льда, находящуюся недалеко, по правому борту судна. Ветер крепчал, заходя к норд-норд-весту. Шел мокрый, липкий снег, покрывая палубу и весь такелаж бело-серым, пропитанным водой налетом.
В кают-компании разговоры смолкли. Каждый задумался о своем. Петрович, растянув исцарапанные мехи баяна, так и задремал. Казалось, что вот сейчас грянет плясовая, но вместо нее послышалось только мерное, сладкое похрапывание, и баян натужливо вздохнул сложным аккордом.
Тишину нарушил Дмитрий Михайлович. Потопав у порога сапогами и стряхнув мокрые комья снега, он протиснул свой скользкий полушубок в узкую дверь и, присев на корточки перед камельком, стал как-то очень внимательно и озабоченно шуровать в нем кочережкой. Весь его вид, а главное внимательно-озабоченная возня с печуркой для привыкших друг к другу людей говорили многое.
Все насторожились и подтянулись. Петрович, охнув мехами баяна и очнувшись от дремоты, выжидательно уставился своими выразительными цыганскими глазами на командира.
Наступила пауза.
Аккуратно поставив в угол кочережку, Дмитрий Михайлович заговорил. У него был тихий, сиповатый голос с типичным архангельским говорком. Такие голоса слушаются почему-то особенно внимательной.
— Да… погодка! Прямо скажем, неправильная. Как бы нас не поджало к Джексону. Место-то уж больно неинтересное. Мы сейчас подходим к заливу Де-Лонга, а на траверзе у него мелкие островишки и банки. Ветер на Запад сворачивает, и кромка уже ползти начала. Как бы нам тут в ловушку не попасть. Уйти мористей… кромка льда мешает. Под берег зайти — прижать может и раздавить, как скорлупу. Давайте, товарищи, обсудим этот вопрос производственно. Думается мне, что хоть и рискованно, а придется зайти отстояться в залив Де-Лонга. Ветер крепчает, и проскочить мимо Джексона не успеем.
