Северная экспедиция Витуса Беринга - [68]
О Боже! Нам конец! О Боже, наш корабль! Беда постигла наш корабль![277]
Несколько моряков схватили трупы двоих умерших от цинги, которых собирались похоронить на берегу, и выбросили их за борт, «бесцеремонно, за шею и за ноги»[278], очевидно, считая, что они прокляты и навлекли на них несчастье. Стеллер «не смог сдержать смеха», когда один ошеломленный матрос спросил, «очень ли соленая вода… словно смерть в пресной воде была бы приятнее!»[279] Все знали: если корабль получит пробоину и начнет тонуть, они погибнут в ледяной воде или разобьются о скалы. Смерть казалась неизбежной.
А затем огромная волна перебросила поврежденное судно через риф в мелкую лагуну у берега, «подобное спокойному озеру, и вокруг сразу стало тихо, и мы были избавлены от страха немедленной гибели»[280]. Воцарился практически полный штиль, и когда матросы бросили последний оставшийся якорь, он достиг песчаного дна на глубине четыре сажени и примерно в шестистах метрах от берега. Риф оставался позади, заперев корабль в маленьком заливе. Стеллер отмечал, что его злейший враг Хитрово попытался скрыться от ответственности и ужаса: «Тот, кто до этого больше всех говорил и давал советов», спрятался в трюме, пока опасность не миновала, а затем вышел «и стал громко разглагольствовать о храбрости, хотя сам был бледен как труп»[281]. Тем не менее сейчас все стихло, опасность миновала, ночь снова была спокойной, и моряки, изнуренные цингой и решившие, что им удалось добраться до Камчатки, забылись сном.
Узкий берег был окружен утесами. Поросшие травой дюны тянулись к подножию низких, покрытых снегом гор. Именно такой вид открылся перед моряками, когда они проснулись на следующий день и посмотрели с палубы на землю. К тому времени 12 человек умерли от цинги, а сорок девять из шестидесяти шести выживших официально значились больными. Не было никого, кто бы крепко стоял на ногах, за исключением, может быть, Стеллера, его друга Плениснера и слуги Лепехина. Эти трое не болели цингой исключительно благодаря противоцинготным травам, собранным на острове Шумагина. «Святой Петр» был в безопасности, в спокойных водах, но при этом оказался в ловушке между берегом и рифом. Ноябрь был сезоном бурь в одном из самых неспокойных регионов мира. Рано или поздно погода должна была снова испортиться, и тогда корабль либо выбросило бы на берег, либо разбило о риф. Ваксель назвал это «неожиданным счастьем»[282].
Утром 7 ноября волнение было настолько сильным, что лишь в одиннадцать часов они смогли спустить лангбот и отправиться на берег, чтобы найти место для лагеря, отыскать пресную воду, чтобы заменить тот рассол, что остался у них в последних шести бочках на борту, добыть свежего мяса и найти противоцинготные растения. Стеллер, Плениснер, Лепехин, Ваксель с сыном Лаврентием, трое матросов и несколько больных вошли в первый отряд. Они взяли с собой разнообразное снаряжение и большой парус, который использовали как палатку. Когда они приблизились к берегу, Стеллеру показалось «странным и пугающим», что к ним с любопытством направилась стайка каланов, а на утесе выстроились песцы; почему этих животных на берегу так много и почему они совершенно не боятся целой лодки вооруженных людей?
На берегу они разделились. Гребцы остались присматривать за больными на берегу возле лодки, Плениснер отправился охотиться в одну сторону, а три матроса в другую. Стеллер, Лепехин и Ваксель с сыном дошли до ближайшего ручья, не покрытого льдом, и нашли там хорошую, чистую пресную воду, пригодную для питья. Они не обнаружили ни деревьев, ни кустов – ничего, что можно было бы использовать в качестве топлива, не считая «выброшенного морем плавника, который, однако, в это время уже был покрыт снегом и разыскать который было нелегко»[283]. Подходящее место для лагеря они отыскали среди ряда песчаных дюн близ устья ручейка, рядом с утесом. Ямы между дюнами можно было приспособить для жилья больных в ожидании подмоги. Из песка собирались построить стены для защиты от ветра, а над ними натянуть парус, чтобы укрыться от снега и дождя. Выброшенное морем дерево тоже могло пригодиться для укрепления стен и крыши. И, что тоже было немаловажно, моча больных, не способных подняться самостоятельно, уходила бы в песок.
Ваксель с сыном вернулись на баркас, чтобы помочь первой партии больных моряков перебраться в новый дом, а Стеллер и Лепехин ушли дальше в дюны, чтобы поискать среди местной растительности возможные противоцинготные средства. Стеллер нашел несколько растений, которые часто добавляют в салат в Северной Европе: веронику поточную, веронику американскую, цветы, похожие на настурцию, и другие крестоцветные – все, что еще удавалось собрать под снегом. Затем он вернулся к Вакселю, который был «очень слаб и бледен» и по-прежнему ждал возле лодки. Присев на берегу под дюнами и сжимая в руке чашку с горячим чаем, Стеллер заметил: «Бог знает, в самом ли деле это Камчатка». Ваксель резко ответил: «Что это еще может быть? Вскоре мы пошлем за почтовыми лошадьми, и казаки доставят наш корабль к устью реки Камчатки. Сейчас самое важное – спасти людей»
