Северная экспедиция Витуса Беринга - [67]

. Несмотря на смелость этого заявления, в целом их с Вакселем аргументация звучала убедительно: дело не в страданиях и не в стойкости; люди умирают ежедневно, такелаж и паруса испорчены, а управлять кораблем можно лишь в идеальную погоду, а зимой дней с такими условиями будет все меньше. Впрочем, некоторые поддержали Беринга в его желании плыть дальше, в частности, его адъютант Дмитрий Овцын, разжалованный лейтенант. Но, возможно, он просто не решился при всех перечить своему командиру. Ваксель и Хитрово накричали на него, судя по всему, назвав собакой и подлецом, и прогнали из каюты. Затем они обратились к Стеллеру с просьбой подписать документ о согласии, но вспыльчивый немецкий натуралист отказался. «Со мной никогда ни о чем не советовались с самого начала, – смело заявил он, – да и мой совет не будет принят, если я не соглашусь с тем, что нужно; кроме того, господа и сами говорят, что я не моряк, так что я лучше ничего не скажу». Впрочем, Стеллер согласился подготовить документ, подтверждавший плохое здоровье экипажа, – это он считал своим долгом судового врача. Ваксель и Хитрово удовлетворились и этим, потому что доклад лишь подкреплял их мнение, что для управления кораблем просто не хватает людей.

Ваксель и Хитрово победили, морской совет изложил свою позицию, и «Святой Петр» не направился вдоль берега в попытке найти Петропавловск. Вместо этого они, «не отпуская благополучного ветра, определили иттить к видимому берегу для сыскания якорного места, чтоб спасти судно и служителей»[271]. Ситуация была настолько тяжелой, что они были готовы спуститься на берег сразу же, вместо того чтобы провести корабль в закрытую бухту, увиденную к западу. Ваксель все еще надеялся «сохранить в целости судно»[272]. Возможно, меньшим из двух зол было бы плыть дальше, как хотел Беринг, но в то время, когда люди ежедневно умирали от цинги, корабль был поврежден, а со сломанных мачт свисали порванные паруса, это не казалось настолько очевидным. Пройдя к северо-западу мимо острова, ныне известного как Медный, они сумели разглядеть землю получше, и их стали терзать сомнения и отчаяние, когда они не разглядели характерных сопок, стоявших к югу от Авачинской губы.

Обойдя мыс, они направили «Святого Петра» к заливу. Облака наконец разошлись, и навигатору удалось определить широту по солнцу; оказалось, что они на самом деле находятся более чем в ста морских милях к северу от Авачинской губы. Ваксель позже объяснил их ошибку: «…встреченные же нами земли были неизвестны не только нам, но никому на свете… [М]ы и не имели никакой возможности с точностью определить землю, которую мы, наконец, увидели, тем более что в течение пяти месяцев плавания мы ни разу не встретили на своем пути изведанную и описанную землю, исходя из чего могли бы исправить и привести в порядок наши судовые журналы и расчеты. Мы не имели ведь даже морской карты, которой могли бы руководствоваться, но шли как слепые, ощупью, не зная, куда идем»[273]. Ваксель по-прежнему проклинал ложную карту с землей Жуана да Гамы, которая сбила их с верного пути.

Но кто из них вообще был способен к логичным, трезвым суждениям, страдая от цинги и боясь за сохранность корабля, потерявшегося у неизвестных берегов на бурном севере Тихого океана в ноябре? Позже в тот же день они направили полуразвалившийся корабль к земле, чтобы лучше разглядеть местность. После того как было принято решение как можно скорее высадиться на берег, больные и умирающие моряки стали падать от утомления или облегчения, а потом все улеглись спать по своим местам в трюме, чтобы восстановить хоть какие-то силы. Примерно в четыре часа пополудни Стеллер оказался на палубе, смотря, как корабль-призрак медленно направляется к заливу; до него оставалась всего миля, а Ваксель и Хитрово «сладко и спокойно» спали в трюме (впрочем, не стоит забывать, что и они страдали от цинги). Корабль, которым никто не управлял, направлялся прямо к земле. Стеллер бросился в каюту и сообщил об этом Берингу; тот, проснувшись, приказал заместителям подняться на палубу и взять ситуацию под контроль. С трудом встав, те наблюдали за приближением к земле вплоть до заката. Приблизившись к берегу, они бросили якорь неподалеку от песчаного берега, где не было видно ни рифов, ни бурунов.

Все знали: если корабль получит пробоину и начнет тонуть, они погибнут в ледяной воде или разобьются о скалы. Смерть казалась неизбежной.

Ночью на ясном небе ярко светила луна, дул небольшой ветер. Но волны без предупреждения вдруг стали бурными и мощными. После отлива обнажился скрытый под водой риф, и «корабль бросало из стороны в сторону, словно мяч, и он угрожал удариться о дно»[274]. Якорный канат лопнул. «Несколько раз волны ударяли в наш корабль с такой силой, что все судно содрогалось, и мы опасались, что палуба не выдержит тяжести волны… [М]ы дважды ударились днищем корабля о камни»[275]. Матросы поспешно бросили второй якорь, но через несколько мгновений потеряли и его – канат был разорван мощным течением, которое тащило корабль; «пользы от него было столько же, как если бы его вовсе не бросали». Остался всего один якорь, и несколько человек, еще сохранивших силы, пытались бросить его, а прилив и шторм тянули «Святого Петра» к рифу. Люди в панике бегали по палубе, выкрикивали, чуть не плача, вопросы, словно дети, а днище ужасно скрипело по камням. В хаосе и панике «никто не знал, кто должен отдавать и выполнять приказы», и их «охватил страх смерти»