Северная экспедиция Витуса Беринга - [64]

.

Начались беспорядочные ветры, и они, «уповая на божию помощь, чаели выттить безвредно из объявленных земель»[250]. Когда корабль оказался в опасной близости от рифа, Чириков, опасаясь других, погруженных под воду камней, приказал отрубить якорный канат «у клюза», а затем поднять все паруса, чтобы попытаться выбраться из каменистого залива. «И хотя с немалою трудностию, понеже от гор ветр в сторонах и в силе своей переменялся, точию всемогущею божиею помощию отошли без большаго бедствия»[251]. Экипаж вздохнул с облегчением, выйдя из коварного залива обратно в океан. Воды им по-прежнему не хватало, но, по крайней мере, подул благоприятный ветер, и они шли на запад. Шли дни, и Чириков записал предположение, что они идут параллельно американскому континенту, потому что на севере из-за тумана периодически показывалась земля. Несмотря на трудности, они вели подробный ежедневный бортовой журнал, отмечая, например:

Во все сутки видели носящейся по морю морской капусты и травы довольно, которая растет близь морских берегов, також и вода цветом зелена, а не мориста[252].

20 сентября Чириков лежал в своей койке, не в силах двинуться от цинги, «и уже по обычаю был приготовлен к смерти»[253]. Даже прикованный к постели, он все равно рассчитывал курс корабля по бортовому журналу и передавал указания старшему помощнику Ивану Елагину, управлявшему судном. «[Я] по милости божии был в памяти»[254], – писал Чириков. Вскоре десятки матросов уже не могли встать с постелей. Первый из них скончался 26 сентября, а вскоре после этого умерли еще шесть человек, в том числе три офицера – констебль Иосиф Качиков, лейтенант Чихачев и лейтенант Плаутин. 8 октября вдали показались лесистые пики Камчатки, а еще через день они вошли в Авачинскую губу и пять раз выстрелили из пушки, подав сигнал бедствия. Вскоре к ним на помощь пришли небольшие суда. У них оставалось всего две бочки солоноватой воды. Профессор Кроер, болевший несколько недель, умолял, чтобы его отвезли на берег, но когда его вынесли на ярко освещенную палубу и свежий воздух, он внезапно умер. Остальных пришлось очень осторожно выводить из трюма, а потом долго выхаживать на берегу. К моменту прибытия на родину они потеряли 21 человека из первоначальных 76: пятнадцать пропали без вести на Аляске, а шестеро умерли от цинги в последние две недели путешествия.

Чириков начал готовить подробный доклад о путешествии, в том числе тщательно описывая все случаи, когда офицеры согласились отступить от официальных приказов. Кроме того, он привел в порядок коллекцию образцов естественной истории и культуры, которую удалось собрать за время путешествия. Он объяснил свои действия, когда в начале путешествия корабли разошлись в бурю, рассказал, как они потеряли матросов и шлюпки, как из-за недостатка воды подробное исследование Большой земли оказалось невозможным, как продвижению мешали штормы и как они едва не погибли от цинги. Кроме того, Чириков извинился, что не привез с собой живых американцев: русские не смогли убедить туземцев поехать с ними, а забирать их против воли без особых инструкций было опасно. Чириков считал, что туземцы вряд ли поднялись бы на борт по доброй воле, и сомневался, «что ее императорское величество хотели бы», чтобы моряки применили силу. В рапорте он написал, что для этих целей необходимы более многочисленные отряды[255]. Трудно предположить, какая судьба могла бы ждать тлингита или алеута, который оказался бы достаточно смелым, чтобы подняться на борт корабля. В прошлые века англичане, испанцы, французы и голландцы часто похищали туземцев из Америки, на побережье как Атлантического океана, так и Карибского моря.

К декабрю Чириков завершил доклад и отдал его гонцу, который отправился в тяжелейший путь из Азии в Санкт-Петербург. В официальных приказах для экспедиции значилось, что доклад должен лично доставить один из старших офицеров, но Чириков написал, что это невозможно, «точию морския афицеры, как выше объявлено, по воли божией померли»[256]. О себе он писал, что стал совершенно непригоден для службы во флоте. Его организм был поражен цингой, и искоренить ее было трудно из-за тяжелого воздуха и в особенности из-за плохой и скудной пищи. Он благодарил Бога за то, что едва был способен сидеть; его ноги отнимались и покрылись пятнами, зубы в деснах шатались[257]. Что же касается лекарств от цинги, доступных на Камчатке, «они настолько старые, что уже бесполезны. Похожим нездоровьем страдает и команда»[258]. Команда понесла немалые потери и была неукомплектована, многие тоже стали непригодны к морской службе, а из разбирающихся в навигации остался лишь один человек, не считая самого Чирикова. «Святой Павел», сообщал он, находится в состоянии едва ли лучшем, чем экипаж, – поломки, недостача канатов и якорей, а «такелаж в плохом состоянии», а заменить или отремонтировать все это прямо в Петропавловске почти невозможно[259]. Здоровье Чирикова было необратимо испорчено непереносимыми страданиями и эпидемией цинги, вспыхнувшей под конец путешествия. Когда-то храбрый и амбициозный офицер, изо всех сил пытавшийся вырваться из-под ограничений, наложенных Берингом, он вынужден был завершить карьеру путешественника и исследователя.