Северная экспедиция Витуса Беринга - [38]

Для некоторых камчадалов это оказалось, однако, непривычным делом, о таких перевозках им никогда не приходилось до того слышать, и большинство местных жителей не привыкло удаляться от места своего жительства далее чем на пять миль. Теперь же их заставили (по их мнению) идти на край света, и к тому же со своими собаками, которых они любят превыше всех земных сокровищ. Деньгами они вовсе не соблазнялись, денег они вообще не употребляют, они им вовсе не нужны, и большинство едва ли даже понимает, что такое деньги[82].

Сложности, напряженное положение и плохое обращение с принужденными к труду камчадалами в конце концов привели к бунту, и многие отказались работать дальше. Группа разозленных камчадалов сожгла семерых русских в избе и бежала в горы. Наказание оказалось быстрым и жестоким. Отряд из пятидесяти солдат нашел их по следам в снегу и застал врасплох на зимних стоянках, расположенных на далеких скалах в устье реки. Солдаты бросили гранаты в дымовые отверстия хижин. Не зная, что такое граната, камчадалы подошли посмотреть, и те взорвались, убив и ранив многих, в том числе женщин и детей. Выживших захватили в плен, отвели к Авачинской губе и «сильно пытали кошками, с целью узнать виновных в убийстве»[83]. Наказания, по словам Стеллера и Вакселя, были жестокими и бесчеловечными. Ко времени, потраченному на перевозку припасов по полуострову на собачьих упряжках, прибавились еще и несколько недель, ушедших на поиски и наказание камчадалов, а его и без того не хватало.

Новые трудности стали очередным ударом для усталого, стареющего командора. Беринг отчаялся вообще выйти в море. Неудачи, казавшиеся бесконечными, лишь усугубляли стресс, от которого он страдал не первый год. А сейчас рядом еще и не было жены. Каждая предыдущая неудача увеличивала вероятность новых, и с продвижением экспедиции они только накапливались.

Зимой 1740–1741 годов Беринг составил окончательный список команды для плавания. Он освободил Хитрово от командования «Надеждой» и сделал его вторым помощником «Святого Петра», чтобы постоянно наблюдать за молодым моряком. Кроме того, Беринг решил взять в американскую экспедицию Стеллера; несмотря на враждебные отношения с Хитрово, им обоим пришлось несколько месяцев провести вместе на маленьком судне. Личный врач Беринга попросил отправить его в Санкт-Петербург из-за болезни, а другой замены у него не было. Стеллер имел подготовку медика, к тому же учился лютеранскому богословию, а Беринг и некоторые другие офицеры принадлежали к той же вере. Командор отправил Стеллеру письмо с одной из собачьих упряжек, прося его пересечь Камчатку и обсудить с ним «некоторые дела». Стеллер получил письмо в Большерецке 17 февраля и примерно понял, что это означает. Перспективы его невероятно взволновали, так что он свернул работы и с единственным сопровождающим пересек полуостров за десять дней, добравшись к началу марта. «Едва я приехал, – писал он, – [Беринг] представил мне множество аргументов в пользу того, какую важную и полезную службу я могу оказать и как высоко оценят мою работу в высших кругах, если я соглашусь отправиться с ним»[84].

Вскоре они обсудили все подробности. Беринг обещал убедиться, что Стеллер не нарушит приказов, ранее полученных в Санкт-Петербурге. Беринг «отмахнулся от всех моих возражений, взяв на себя всю ответственность за последствия». Кроме того, по словам Стеллера, глава экспедиции обещал предоставить ему все возможности для проведения исследований в области естественной истории и дать в подчинение людей, чтобы он «смог добиться чего-то значительного» в путешествии в Америку. Стеллера назначили личным врачом командора и поселили в каюте Беринга. Молодой ученый беспокоился, что ему нечего будет показать по возвращении из «тяжелого и опасного морского путешествия»[85]. Но это путешествие имело не только научно-исследовательское значение; были у него весьма практичные цели. Беринг считал, что у Стеллера достаточно знаний и умений, чтобы найти и распознать металлы и минералы.

Петропавловск быстро превратился в маленький, но чистый и приятный городок в прекрасной природной обстановке. Остаток зимы, впрочем, вышел для путешественников весьма неприятным: они были перегружены работой, им пришлось иметь дело с последствиями бунта местных жителей. Стеллер пришел в ужас от невежества, грубости, продажности, распущенности и жестокости казаков и, что было вполне в его духе, прилюдно жаловался и осуждал их. Даже такая благая цель, как основание школы в Большерецке, для достижения которой он упорно работал, не нашла отклика: его манеры вызывали неприязнь, а то и ненависть окружающих. От него часто можно было услышать нападки на ведущих аморальный, нехристианский образ жизни, но в своей искренности он был слишком резким и со слишком явной укоризной относился к поведению казаков. Стеллер написал рапорт и петицию в Санкт-Петербург, призывая обращаться с камчадалами с уважением и сдержанностью и напоминая, что у них есть права. Кроме того, он давал свои непрошеные советы о том, как лучше управлять этой далекой страной, не раз призывал к социальной справедливости, но к его проповедям оставались глухи – хотя бы потому, что все были слишком утомлены тяжелой работой.