Северная экспедиция Витуса Беринга - [34]

Вторая экспедиция началась в мае 1739 года и принесла куда более ценные и интересные результаты. Флотилии не повезло с погодой: один из кораблей заблудился и вернулся обратно, а еще два, под командованием Шпанберга и лейтенанта Уильяма Вальтона, продолжили путь к югу. К концу июня моряки добрались до острова Хонсю на севере Японии, где увидели множество небольших кораблей в мелких гаванях. Прибрежные деревни были окружены людьми, работавшими в полях, где рос какой-то неведомый злак, а дальше от берега располагались поросшие лесом холмы. Несколько раз им навстречу выплывали лодки, и на борт поднимались люди, чтобы выменять у них свежую рыбу, воду, большие листья табака, рис, фрукты, соленые овощи и другую пищу на русскую ткань и одежду. Это были невысокие, «чрезмерно вежливые» люди, кланявшиеся при входе в каюту. Шпанберг не разрешил членам экипажа спуститься на берег и не позволял японцам подниматься на борт сразу толпой, потому что «тиранские поступки [японцев] по отношению к христианам хорошо известны из истории». Он отметил, что «почти все суда были нагружены большим количеством камней весом от двух до трех фунтов, которые, быть может, служили им лишь балластом, но в случае необходимости могли быть отлично использованы и как метательные снаряды»[72]. Японцев он описывал так:

Японцы обычно невысокого роста. Иногда, правда, попадаются отдельные люди и среднего роста, но очень высоких людей удается встретить крайне редко. По цвету волос они брюнеты, с черными глазами. На голове довольно густые черные волосы. Половина головы выстригается наголо, а на другой половине волосы зачесываются сзади совершенно гладко, смазываются клеем или жиром, затем заворачиваются в белую бумагу… Носы у них небольшие, плоские, но не настолько плоские, как у калмыков; остроносые же встречаются между ними очень редко. Они носят широкие одежды, укрепляемые поясом, с широкими рукавами, вроде европейских шлафроков, но без воротников. Сколько их ни было видно, все ходили без штанов и босиком[73].

Они умели читать географические карты и объяснили Шпанбергу, что их страна правильно называется Ниппон («Нифония»), а не Япония.

Убедившись, что добрался до Японии, Шпанберг поспешил на север с этой новой информацией, сделав остановку на одном из больших Курильских островов, чтобы добыть пресной воды. Там он встретил восемь человек, называвших себя «айнами»; по его словам, их тела были крайне волосаты, но эти люди отличались дружелюбием. Айны упали на колени и отвесили земные поклоны, когда их «угостили» джином. «[Б]ороды у них великие, продолговатые, черные, а которые престарелые, у тех с сединою как бороды, так и на теле; у некоторых имеются в ушах кольцы серебряные»[74]. Рассказ Шпанберга о визите в Японию очень напоминает бесчисленные описания других путешественников: старые как мир сенсационные байки о чужих народах и их странных обычаях, которые сочинялись с тех пор, как вообще изобрели письменность, а то и раньше. 9 сентября 1739 года датчанин вернулся в Охотск и составил детальный доклад о своем путешествии для Беринга, который как раз заканчивал строительство двух кораблей для американской экспедиции, планируя завершить ее к следующей весне. Шпанберг хотел вернуться на Курилы, чтобы подчинить их Российской империи, но Беринг отказался поддержать операцию; вместо этого он предложил ему вернуться в Санкт-Петербург и обсудить это с властями.

Когда Скорняков-Писарев увидел карту, составленную Шпанбергом после путешествия в Японию, он заявил, что она плохо сделана и ошибочна, потому что на ней не изображен ряд больших островов, которые, как тогда считалось, находятся в этих водах. Он торопливо отправил официальную депешу в Санкт-Петербург, в которой обвинил Шпанберга в некомпетентности. Шпанберг решил, что ему придется лично отстоять свое открытие, прежде чем пуститься в еще одно плавание, и направился в столицу. Однако ему не пришлось далеко ехать: спустя несколько недель он встретил посыльного из Санкт-Петербурга с приказом вернуться в Охотск и отплыть в Японию в третий раз, на этот раз – в поисках легендарных островов. На пути обратно в Охотск Шпанберг повстречал Стеллера, тоже направлявшегося на восток, и они вместе вернулись в город в августе 1740 года. Путешествие Шпанберга пришлось отложить, но Беринг был рад возможности взять Стеллера с собой на Камчатку и, может быть, в Америку. Стеллеру, прямолинейному и дерзкому, тогда исполнился тридцать один год, он стремился к новым приключениям, благо после расставания с семьей его внимание ничто не отвлекало. Берингу было уже пятьдесят девять; он еще не растерял энергии, но семь лет работы во главе экспедиции тяжким бременем легли на его плечи; он беспокоился за жену, детей и свою карьеру.

За все эти годы Беринг так еще и не пересек Охотское море и не добрался даже до Камчатки, не говоря уж об Америке, и чиновники в Санкт-Петербурге заламывали руки. Адмиралтейств-коллегия наконец поняла, что одними указами процесс не ускорить. Они отправили офицеров, чтобы те потребовали подчинения у сибирских властей и в случае неповиновения пригрозили им пытками. В 1739 году прибыли два лейтенанта, Толбугин и Ларионов, которые должны были расследовать обвинения в адрес Беринга и его многочисленные возражения. Имперский кабинет потребовал от них узнать, «возможно ль [Камчатскую экспедицию] в действо произвесть, дабы от того, хотя б впредь, напрасных казне ея императорского величества убытков не было»