Сети города. Люди. Технологии. Власти - [68]
Например, в деле развития демократии большие надежды возлагались на «открытые данные»: массивы информации о деятельности государственных институтов, которые постепенно стали публиковать для общественного изучения во многих странах. Гипотетически эта новая открытость могла принципиально изменить логику политических и управленческих процессов, допустив к процессу нового коллективного игрока – пользователей интернета, то есть практически всех желающих: невиданное ранее расширение круга осведомленных. Цифровые «оптимисты» видят прямой эффект публикации открытых правительственных данных в снижении уровня коррупции в некоторых странах[469]. С другой стороны, есть и свидетельства бесполезности открытых данных самих по себе, разобраться в огромных плохо структурированных массивах сложно. Это аргумент в копилку «цифровых пессимистов» и левых критиков: чтобы разобраться и использовать данные, которые выкладываются иногда в довольно запутанном виде, нужны люди с определенными компетенциями, свободным временем и другими ресурсами.
С точки зрения доступности технологий, согласно исследованиям динамики проникновения интернета, проведенном ФОМ[470], в российских крупных городах доля активной аудитории, то есть людей, выходящих в интернет хотя бы раз в сутки, составляет больше 70 % (в Санкт-Петербурге – почти 80 %). С точки зрения функционирования социальных сетей как пространства выражения и изменения мнений все выглядит не так радужно: многочисленные исследования дискуссий в социальных сетях демонстрируют, что люди не только практически не меняют своего мнения, но и утверждаются в нем по результатам дискуссий с оппонентами в социальных сетях; более того, столкновения с противоположными идеологическими позициями в социальных сетях кажутся маловероятными благодаря эффекту «стайности» (дружба и обсуждения с себе подобными)[471]. То есть доступность технологий не обеспечивает принципиальных сдвигов в функционировании публичной сферы.
Однако, как отмечают Беннет и Сегерберг[472], для коллективного действия граждан, объединенных солидарностью и общей идентичностью, а также достаточно высоким уровнем организованности – то есть для того, что обычно имеют в виду под общественными движениями, – появление цифровых технологий ничего принципиально не изменило, лишь облегчив выполнение некоторых задач по координации действий и обмену информацией, стоящих перед активистами (например, облачные технологии для хранения данных, мессенджеры для оперативного взаимодействия)[473]. Исследователи часто прибегают к понятию «гибридное сообщество», чтобы описать сообщества, использующие как цифровые средства коммуникации, так и личное взаимодействие[474]: даже группы, создаваемые на основе общих интересов в социальных сетях, часто организуют личные встречи – будь то любители программирования на языке R, пользователи торрент-трекеров или городские активисты, репертуар которых основан на использовании приложений или ГИС-сервисов для фиксации проблем и нарушений.
В то же время в последние годы появились движения и революции, развитие которых не было бы возможным без цифровых технологий: Арабская весна и Occupy Wall Street не были полностью подготовлены и срежиссированы «традиционными» общественными организациями и движениями, но стали результатом активного включения в политический процесс индивидов, объединенных цифровыми технологиями, а не общей идентичностью и солидарностью. Этот новый принцип общественного участия Беннет и Сегерберг называют логикой «коннективного действия» (connective action): в таком формате революции устраивают индивиды, подключенные к соцсетям, а не солидарные коллективы[475].
Коннективное действие прекрасно подходит как формат политического участия для «общества индивидов», живущих в мире слабых социальных связей и мало укорененных в локальных сообществах. При этом, по мнению Беннета, современные участники политического процесса мобилизуются индивидуально и на основании своих личных идентичностей и ценностей, а не принадлежности к солидарным группам и организациям: поэтому современные форматы гражданского участия можно охарактеризовать как «персонализированную политику»[476]. Популярными инструментами такой политики становятся те виды деятельности, которые можно практиковать индивидуально (поделиться записью в социальных сетях, придумать и распространить интернет-мем, подписать петицию и т. п.). Главное отличие «коллективного» действия от коннективного – в наличии специализированных организаций, которые обеспечивают связь индивидуальных активистов друг с другом и координацию их действий. Когда место организаций и специализированных активистских сетей занимают технологии, масштаб вовлечения меняется, иерархичность, вертикальность отношений становится не нужна, каждый участник может самостоятельно решать, что и когда ему или ей делать. Однако возникает вопрос об устойчивости и эффективности такого политического участия: первичная мобилизация и вступление в политическую дискуссию благодаря технологиям становятся проще, но продолжительная политическая борьба может потребовать более глубокого уровня вовлеченности и гораздо более широкого спектра тактик, чем то, что практикуется в интернете.
Эта книга посвящена современному городу и вдохновлена им. Под общей обложкой собрана богатая мозаика исследовательских подходов и сюжетов, пытающихся ухватить изменчивость, множественность и неоднозначность городской жизни. Это разнообразие объединяет микроурбанизм – подход, предлагающий «близкий взгляд» на город: возможность разглядеть его через мелочи и детали. С их помощью раскрывается насыщенная повседневность города и привлекается внимание к его главным действующим лицам – обывателям, которые своими повседневными действиями, чувствами, настроением создают город, его значимые места и маршруты.
Пища всегда была нашей естественной и неизбежной потребностью, но отношение к ней менялось с изменением социальных условий. Красноречивым свидетельством этого является тот огромный интерес к разнообразным продуктам питания, к их природе и свойствам, который проявляет сегодня каждый из нас. Только, достигнув высокого уровня жизни и культуры, человек, свободный от проблемы — где и как добыть пищу, имеет возможность выбирать из огромного ассортимента высококачественных продуктов то, что отвечает его вкусу, что полезнее и нужнее ему, и не только выбирать, но и руководить своим питанием, строить его сообразно требованиям науки о питании и запросам собственного организма.
Курс по скорочтению рассчитан на четыре недели. Имея дело с чтением, наиболее важным является наслаждение им. Не важно, что вы читаете: техническую литературу, детские книжки, романы или статьи в журналах, наслаждение – самый важный компонент эффективного чтения. Расслабьтесь, позвольте интересу завладеть вами... .
В работе проанализированы малоисследованные в нашей литературе социально-культурные концепции выдающегося немецкого философа, получившие названия «радикализации критического самосознания индивида», «просвещенной общественности», «коммуникативной радициональности», а также «теоретиколингвистическая» и «психоаналитическая» модели. Автором показано, что основной смысл социокультурных концепций Ю. Хабермаса состоит не только в критико-рефлексивном, но и конструктивном отношении к социальной реальности, развивающем просветительские традиции незавершенного проекта модерна.
Пражская весна – процесс демократизации общественной и политической жизни в Чехословакии – был с энтузиазмом поддержан большинством населения Чехословацкой социалистической республики. 21 августа этот процесс был прерван вторжением в ЧССР войск пяти стран Варшавского договора – СССР, ГДР, Польши, Румынии и Венгрии. В советских средствах массовой информации вторжение преподносилось как акт «братской помощи» народам Чехословакии, единодушно одобряемый всем советским народом. Чешский журналист Йозеф Паздерка поставил своей целью выяснить, как в действительности воспринимались в СССР события августа 1968-го.
Книга посвящена первой успешной вооруженной революции в Латинской Америке после кубинской – Сандинистской революции в Никарагуа, победившей в июле 1979 года.В книге дан краткий очерк истории Никарагуа, подробно описана борьба генерала Аугусто Сандино против американской оккупации в 1927–1933 годах. Анализируется военная и экономическая политика диктатуры клана Сомосы (1936–1979 годы), позволившая ей так долго и эффективно подавлять народное недовольство. Особое внимание уделяется роли США в укреплении режима Сомосы, а также истории Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО) – той силы, которая в итоге смогла победоносно завершить революцию.
Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.