Сети города. Люди. Технологии. Власти - [42]
По данным Международного центра некоммерческого права (ICNL), 80 стран отреагировали на «первую волну» пандемии введением чрезвычайных мер[317]. Выбор тех, кто предпочел цифровые инструменты, не располагая надежными доказательствами их эффективности[318], не был очевидным[319]. Его сделали те, кто обладал технократическим воображением и инфраструктурами[320]. В их числе – московская мэрия.
От администрирования карантина в мегаполисах Европы и Северной Америки московскую систему отличало принуждение горожан и контролеров к использованию цифровых инструментов. В Нью-Йорке, где с 12 марта ввели режим чрезвычайного положения[321], специальные цифровые технологии не использовались, как и в Лондоне, где долго не принимали радикальных мер в расчете на британский путь и формирование естественного иммунитета. В Берлине, где к тотальным инфраструктурам датафикации относятся критически, разрешили прогулки на социальной дистанции и ограничились напоминанием о необходимости иметь при себе идентификационные карты с биометрическими данными[322]. В Париже, где ограничения были строже, изоляция длилась два месяца. Первое время ее поддерживали старыми методами – перед выходом из дома парижане от руки заполняли бланки с данными о маршрутах[323].
При выработке протокола цифровизации в 2018 году российская столица ориентировалась на опыт Сингапура[324]. Но не в ковидные времена. Московский цифровой менеджмент пандемии не походил на Сингапур, где мобильное приложение TraceTogether[325], использующее технологии горизонтального обмена данными через Bluetooth, по сути, работало как распределенная система ответственной гражданской навигации. И отличался от Сеула, где городские власти избежали введения карантина, избирательно фиксируя треки инфицированных граждан с помощью данных о геолокации от мобильных операторов, банковских транзакций и транспортных карт[326]. Судя по способам агрегации данных, их адресации и степени анонимизации, московские QR-коды обнаруживали дальнее сходство с китайским Alipay Health Code[327] – решением, разработанным группой компаний Alibaba в контакте с государственными структурами. С 11 февраля это приложение устанавливали жители Ханчжоу, а после отмены жесткого карантина – еще 200 городов Китая. На основе закрытого алгоритма Alipay генерировал индивидуальные «коды здоровья» и регулировал доступ горожан в публичные пространства[328]. В отличие от статичного электронного пропуска москвича «код здоровья» менял свой статус и цвет с разрешительного зеленого на запрещающий красный, а приложение обменивалось данными с полицией без ведома владельца смартфона[329].
Юнь Ван Сонн с коллегами считают Covid-19 первой эпидемией в истории человечества, к которой страны с развитой цифровой инфраструктурой подошли с готовыми инструментами сдерживания. Но только Южная Корея и Тайвань использовали в полной мере возможности новых технологий[330]. Китай, предлагающий свои электронные решения международному сообществу, соавторы не упоминают[331]. Россию – тоже.
О цифровом аспекте иностранные и российские авторы не упоминают даже в тех случаях, когда российский ответ на пандемию становится предметом специального анализа. Пишут о сохранности «государственной системы санитарно-эпидемиологического контроля», особенностях национальной медицинской статистики, советских паттернах мобилизации[332]. И только мэр Собянин продолжает доказывать, что Москва и в самоизоляции остается цифровым городом. На пике «первой волны» он говорит об эффективности цифровых технологий[333], а после ее завершения – о тысячах спасенных жизней, высокотехнологичных решениях, небывалом масштабе, уникальном опыте, не имеющем аналогов, и использовании «четко отработанных» инфраструктур, «поскольку с чистого листа такого не сделаешь»[334].
Электронные проблемы московской самоизоляции – в некотором рассогласовании с утверждением градоначальника – заключались в том, что технологии сработали нечетко, использовать имеющиеся инфраструктуры в полной мере не удалось, а ключевые решения разрабатывались в спешке с «грязного» листа. Программы, написанные и переписанные за несколько недель с потерей в качестве реализации, работали со сбоями. Реагируя на эти сбои, местная власть и горожане вступали в социальную реальность, которая не укладывалась в идеальные модели, и заново изобретали способы существования в ней.
Эта книга посвящена современному городу и вдохновлена им. Под общей обложкой собрана богатая мозаика исследовательских подходов и сюжетов, пытающихся ухватить изменчивость, множественность и неоднозначность городской жизни. Это разнообразие объединяет микроурбанизм – подход, предлагающий «близкий взгляд» на город: возможность разглядеть его через мелочи и детали. С их помощью раскрывается насыщенная повседневность города и привлекается внимание к его главным действующим лицам – обывателям, которые своими повседневными действиями, чувствами, настроением создают город, его значимые места и маршруты.
Послевоенные годы знаменуются решительным наступлением нашего морского рыболовства на открытые, ранее не охваченные промыслом районы Мирового океана. Одним из таких районов стала тропическая Атлантика, прилегающая к берегам Северо-западной Африки, где советские рыбаки в 1958 году впервые подняли свои вымпелы и с успехом приступили к новому для них промыслу замечательной деликатесной рыбы сардины. Но это было не простым делом и потребовало не только напряженного труда рыбаков, но и больших исследований ученых-специалистов.
Настоящая монография посвящена изучению системы исторического образования и исторической науки в рамках сибирского научно-образовательного комплекса второй половины 1920-х – первой половины 1950-х гг. Период сталинизма в истории нашей страны характеризуется определенной дихотомией. С одной стороны, это время диктатуры коммунистической партии во всех сферах жизни советского общества, политических репрессий и идеологических кампаний. С другой стороны, именно в эти годы были заложены базовые институциональные основы развития исторического образования, исторической науки, принципов взаимоотношения исторического сообщества с государством, которые определили это развитие на десятилетия вперед, в том числе сохранившись во многих чертах и до сегодняшнего времени.
Монография посвящена проблеме самоидентификации русской интеллигенции, рассмотренной в историко-философском и историко-культурном срезах. Логически текст состоит из двух частей. В первой рассмотрено становление интеллигенции, начиная с XVIII века и по сегодняшний день, дана проблематизация важнейших тем и идей; вторая раскрывает своеобразную интеллектуальную, духовную, жизненную оппозицию Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого по отношению к истории, статусу и судьбе русской интеллигенции. Оба писателя, будучи людьми диаметрально противоположных мировоззренческих взглядов, оказались “versus” интеллигентских приемов мышления, идеологии, базовых ценностей и моделей поведения.
Монография протоиерея Георгия Митрофанова, известного историка, доктора богословия, кандидата философских наук, заведующего кафедрой церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии, написана на основе кандидатской диссертации автора «Творчество Е. Н. Трубецкого как опыт философского обоснования религиозного мировоззрения» (2008) и посвящена творчеству в области религиозной философии выдающегося отечественного мыслителя князя Евгения Николаевича Трубецкого (1863-1920). В монографии показано, что Е.
Эксперты пророчат, что следующие 50 лет будут определяться взаимоотношениями людей и технологий. Грядущие изобретения, несомненно, изменят нашу жизнь, вопрос состоит в том, до какой степени? Чего мы ждем от новых технологий и что хотим получить с их помощью? Как они изменят сферу медиа, экономику, здравоохранение, образование и нашу повседневную жизнь в целом? Ричард Уотсон призывает задуматься о современном обществе и представить, какой мир мы хотим создать в будущем. Он доступно и интересно исследует возможное влияние технологий на все сферы нашей жизни.
Что такое, в сущности, лес, откуда у людей с ним такая тесная связь? Для человека это не просто источник сырья или зеленый фитнес-центр – лес может стать местом духовных исканий, служить исцелению и просвещению. Биолог, эколог и журналист Адриане Лохнер рассматривает лес с культурно-исторической и с научной точек зрения. Вы узнаете, как устроена лесная экосистема, познакомитесь с различными типами леса, характеризующимися по составу видов деревьев и по условиям окружающей среды, а также с видами лесопользования и с некоторыми аспектами охраны лесов. «Когда видишь зеленые вершины холмов, которые волнами катятся до горизонта, вдруг охватывает оптимизм.
Внутри устоявшегося языка описания, которым пользуются современные урбанисты и социологи, сформировались определенные модели мышления о городе – иными словами, концептуализации. Сегодня понятия, составляющие их фундамент, и сами модели мышления переживают период смысловой «инфляции» и остро нуждаются в серьезной рефлексии. Эта книга о таких концептуализациях: об истории их возникновения и противостояния, о философских основаниях и попытках воплотить их в жизнь. В своем исследовании Виктор Вахштайн показывает, как идеи «локального сообщества», «городской повседневности», «территориального контроля», «общественного пространства» и «социальной сегрегации» закреплялись в языке социологов, архитекторов и планировщиков, как из категорий познания превращались в инструменты управления.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.