Сети города. Люди. Технологии. Власти - [128]
Игравшие в военные игры программисты, создатели кибернетических миров, в какой-то момент осознали, как легко воплотить концепцию гарантированного взаимного уничтожения на компьютере, и чтобы справиться с мороком компьютерного апокалипсиса, не просто пришли к теоретическому пониманию важности сохранения мира и природы, но и должны были буквально выйти на улицу, почувствовать сопротивляемость и упругость физического мира за пределами лабораторий и институтов. «Новые игры» позволяли не просто переместиться из закрытого пространства (будь то виртуальный компьютерный мир или мир закрытой лаборатории) в открытое пространство (будь то поле или город), но и, выйдя из-под диктата алгоритмов, не отвергать их, а наоборот, понять, как максимально продуктивно совместить преимущества, которые они дают, с природной и культурной жизнью.
На протяжении XVIII и XIX веков модерный концепт ландшафта расширился от математического представления отношений фигуры/фона с романтическим подтекстом до механистического понимания природы в традициях Просвещения. «Английский ландшафтный сад», замышлявшийся как «картина, в которую можно шагнуть», стал, таким образом, политически маркирован по мере своего распространения по Европе в эпоху наполеоновских войн, когда набирали популярность идеи романтического национализма. Современная типология городских парков выросла из этого контекста в быстро урбанизировавшейся Германии, где в создании первых «фолькспарков» смешались английское влияние и кантианская теория эстетики[762]. Такие публичные пространства служили средством натурализации национального государства и параллельно формировали новое городское общество в соответствии с либеральными заповедями буржуазного гражданского чувства[763]. Наряду с казармой, школой и больницей, фолькспарк можно понимать как технологию дисциплинирования по М. Фуко. Фокусируясь на алгоритмах, я здесь вслед за Ж. Делёзом указываю на переход ландшафта из технологии дисциплинирования в технологию контроля[764].
Как и апологет «Новых игр» Джордж Леонард, теоретик медиа Лев Манович рассматривает игру как отказ от скопического режима репрезентации перспективы (кульминацией которого служит кино) с его картезианскими презумпциями субъектно-объектных отношений и причинно-следственными мастер-нарративами. Манович рассматривает видеоигры, состоящие из компьютерной онтологии данных и алгоритмов, как символическую форму современной жизни[765]. Новые игры и те способы, с помощью которых вырабатывалось новое понимание окружающей среды, дестабилизировали отношения фигуры и фона, к чему так стремился Леонард. Именно поэтому этот текст вписывается в более широкий круг исследований, посвященных взаимодействиям городского пространства и цифровых технологий. Например, результаты важных исследований на эту тему опубликованы в книге «Код/Пространство» (Code/Space) Роба Китчина и Мартина Доджа, в которой авторы рассматривают ситуации, когда «программное обеспечение выходит за пределы компьютера и становится пространственно активно […] генерируя поведение и возможности»[766]. Чтобы понять значительность перехода к базе данных как символической форме и реконфигурации отношений фигуры/фона в работах Леонарда, рассмотрим сначала его отношение к ландшафту на примере кейса Золотых Ворот.
Знаменитые Золотые Ворота как место проведения «Новых игр» воплощают в своем многовековом развитии бóльшую часть эволюции ландшафта-как-базы данных и зарождения цифрового подхода к изучению и трансформации пространства. Основанное в 1776 году как самый северный форпост Испанской империи на североамериканском континенте, поселение в заливе Сан-Франциско выросло из Закона Индий и опиралось на архитектурные трактаты Альберти, которые легли в основу организации колониального города Йерба Буэна и его первого публичного пространства, или плазы, – нынешней Портсмут-сквер[767]. В истории ландшафта Соединенных Штатов Калифорния и Золотые Ворота занимают особое место. Сан-Франциско как столица Западного побережья заявил о себе как о центре современного американского природоохранного движения уже в XIX веке. По совету Фредерика Лоу Олмстеда[768], который тогда преподавал в Калифорнии, была учреждена новая категория земель, не подлежащая промышленному и коммерческому развитию, на основе чего в 1916 году и появилась Служба национальных парков.
Таким образом, по мере взросления молодой республики в пору индустриализации и массовой иммиграции, за образец для формирования публичного пространства буржуазного города, невзирая на открытый фронтир, была принята модель фолькспарка[769]. Это отразилось не только на системе национальных парков, но также и на движении «городской красоты» конца XIX века. Эти движения начали рассматривать городскую среду как предмет дизайна[770], который мог бы помочь в формировании национального характера.
Статус Золотых Ворот как главного порта прибытия на западном побережье позволяет проследить, как возрастала зависимость современного военного дела от пожарного надзора, информационных схем обратной связи и логистики
Эта книга посвящена современному городу и вдохновлена им. Под общей обложкой собрана богатая мозаика исследовательских подходов и сюжетов, пытающихся ухватить изменчивость, множественность и неоднозначность городской жизни. Это разнообразие объединяет микроурбанизм – подход, предлагающий «близкий взгляд» на город: возможность разглядеть его через мелочи и детали. С их помощью раскрывается насыщенная повседневность города и привлекается внимание к его главным действующим лицам – обывателям, которые своими повседневными действиями, чувствами, настроением создают город, его значимые места и маршруты.
В работе проанализированы малоисследованные в нашей литературе социально-культурные концепции выдающегося немецкого философа, получившие названия «радикализации критического самосознания индивида», «просвещенной общественности», «коммуникативной радициональности», а также «теоретиколингвистическая» и «психоаналитическая» модели. Автором показано, что основной смысл социокультурных концепций Ю. Хабермаса состоит не только в критико-рефлексивном, но и конструктивном отношении к социальной реальности, развивающем просветительские традиции незавершенного проекта модерна.
История нашего вида сложилась бы совсем по другому, если бы не счастливая генетическая мутация, которая позволила нашим организмам расщеплять алкоголь. С тех пор человек не расстается с бутылкой — тысячелетиями выпивка дарила людям радость и утешение, помогала разговаривать с богами и создавать культуру. «Краткая история пьянства» — это история давнего романа Homo sapiens с алкоголем. В каждой эпохе — от каменного века до времен сухого закона — мы найдем ответы на конкретные вопросы: что пили? сколько? кто и в каком составе? А главное — зачем и по какому поводу? Попутно мы познакомимся с шаманами неолита, превратившими спиртное в канал общения с предками, поприсутствуем на пирах древних греков и римлян и выясним, чем настоящие салуны Дикого Запада отличались от голливудских. Это история человечества в его самом счастливом состоянии — навеселе.
Монография, подготовленная в первой половине 1940-х годов известным советским историком Н. А. Воскресенским (1889–1948), публикуется впервые. В ней описаны все стадии законотворческого процесса в России первой четверти XVIII века. Подробно рассмотрены вопросы о субъекте законодательной инициативы, о круге должностных лиц и органов власти, привлекавшихся к выработке законопроектов, о масштабе и характере использования в законотворческой деятельности актов иностранного законодательства, о законосовещательной деятельности Правительствующего Сената.
Пражская весна – процесс демократизации общественной и политической жизни в Чехословакии – был с энтузиазмом поддержан большинством населения Чехословацкой социалистической республики. 21 августа этот процесс был прерван вторжением в ЧССР войск пяти стран Варшавского договора – СССР, ГДР, Польши, Румынии и Венгрии. В советских средствах массовой информации вторжение преподносилось как акт «братской помощи» народам Чехословакии, единодушно одобряемый всем советским народом. Чешский журналист Йозеф Паздерка поставил своей целью выяснить, как в действительности воспринимались в СССР события августа 1968-го.
Книга посвящена первой успешной вооруженной революции в Латинской Америке после кубинской – Сандинистской революции в Никарагуа, победившей в июле 1979 года.В книге дан краткий очерк истории Никарагуа, подробно описана борьба генерала Аугусто Сандино против американской оккупации в 1927–1933 годах. Анализируется военная и экономическая политика диктатуры клана Сомосы (1936–1979 годы), позволившая ей так долго и эффективно подавлять народное недовольство. Особое внимание уделяется роли США в укреплении режима Сомосы, а также истории Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО) – той силы, которая в итоге смогла победоносно завершить революцию.
Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.