Сети города. Люди. Технологии. Власти - [127]
«Новые игры» возникли по инициативе Лиги сопротивления войне (the War Resisters League) Университета штата Калифорния в Сан-Франциско, активисты которой попросили Стюарта Бранда – тогда странствующего мультимедийного художника, а впоследствии создателя «Каталога всей Земли»[751], писателя, общественного деятеля и автора экологической концепции, соединившей защиту окружающей среды с идеями кибернетики и технологий, – придумать идею открытого общественного события. И тогда в 1966 году Бранд провел акцию в знак протеста против войны во Вьетнаме, которая состояла из двух игр. Первая игра Slaughter (Бойня), рассчитанная на 40 человек, моделировала ситуацию жесткой борьбы. Вторая игра предполагала более мягкие условия, но цель ее была сформулирована не менее агрессивно и состояла в том, чтобы «захватить контроль над Матерью-Землей». В игре приняли участие сотни людей, которые вели борьбу за шестифутовый шар из ткани, на котором были нарисованы океаны и континенты, – «Земной шар». Инструкции к игре предписывали: «На Земле – два вида людей: одни хотят толкнуть Землю к ряду флажков на этой стороне поля, а другие – перебросить ее через забор, расположенный на противоположной стороне поля. Начинайте!»[752] Игры происходили на территории нынешней Национальной зоны отдыха «Золотые ворота»[753]. Значение этого контркультурного хеппенинга вышло далеко за пределы единичного арт-проекта и породило движение «Новых игр», которое продолжалось еще около двадцати лет, включало сеть событий во всем мире, сопровождалось созданием активистских организаций и многочисленными публикациями[754].
«Новые игры» возникли как альтернатива «военным играм» государств, самой масштабной из которых стала холодная война. Полномасштабные полевые учения для подготовки к ядерной войне провести невозможно (речь идет не об испытаниях ядерного оружия, а именно об учениях с участием войск), и поэтому оказалось, что навыки военных профессионалов были почти бесполезны для понимания того, как может развиваться атомный конфликт. И на смену полевым учениям пришли компьютеры, а место генералов заняли программисты: «День за днем они имитировали ядерную войну как игру, рассматривали различные ее сценарии, используя самые лучшие компьютеры того времени»[755]. Для моих дальнейших рассуждений важно, что военные компьютерные игры давали «интеллектуальное и практическое подтверждение образу природных и социальных миров как закрытых систем»[756]. От закрытых за железным занавесом стран и секретных военных и научных институтов, в которых программировались войны будущего, до «тела, офиса, загородного дома – все должно было стать непроницаемым контейнером, в котором человек мог чувствовать себя в безопасности. Именно эти контейнеры участники „Новых игр“ надеялись открыть»[757].
В то же время компьютеры – это не только машины войны, они способны сыграть важную роль в улучшении и защите окружающей среды и «озеленении» Америки[758]. Понимание того, что компьютерная культура и экология могут органично взаимодействовать, отражено, например, в стихотворении «Под неусыпной стражей машин любви и благодати» Ричарда Бротигана, поэта из области залива Сан-Франциско. Бротиган пишет о кибернетических пастбищах, на которых в гармонии сосуществуют млекопитающие и компьютеры, кибернетических лесах, полных сосен и электроники, где олени мирно шествуют мимо системных блоков, кибернетической экологии, в которой «мы свободны от трудов и воссоединены с природой…» Об этом же и выдвинутый профессором архитектуры из Беркли Кристофером Александером тезис, что город – это сеть сложных отношений, а не структура дискретных элементов. Он также пишет, что культурные сдвиги в планировке городов появились в результате борьбы с логикой дизайна военных и космических программ. Как здесь будет показано, «Новые игры» были эксплицитно связаны и с Движением за развитие человеческого потенциала, и идеями Джорджа Леонарда[759], который стремился задействовать игры как часть более широкого поворота к экологической проблематике[760].
В «Искусном атлете» Леонард вводит метафоры «фигуры» и «фона» в городском ландшафте. С помощью этих метафор он описывает «модусы перемен», которые стали ощутимы к 1970 году[761]. До этого, пишет Леонард, дизайн фиксировался на фигуре, а в зарождавшейся «эре экологии» внимание переносится на фон, поэтому игры обретают особый смысл, они учат нас «комфортно жить в мире будущего». В этом смысле «Новые игры» понимаются скорее как «учения по выживанию», нежели как просто экстравагантное развлечение, они открывают нам нечто новое о взаимодействии алгоритмов, культуры и природы, в особенности в рамках ландшафта и урбанизма.
