Сестра Моника - [3]

Моя мать знала об этих умозаключениях полковника, к несчастью, увы! нередко подтверждающихся в жизни, и на них — с утонченной хитростью — принялась выстраивать свой план.

Никогда не выказывала она такой веселости, никогда не острила так безыскусно, но при этом соблазнительно, как в компании полковника; невозможно даже и представить себе такого веселья, которое при подобном обращении не обратилось бы в итоге в разнузданность.

Вы ведь знаете, сестры! — если женщины могут открыться и довериться друг другу, общаться без этикета и последствий, то падают все покровы чванных приличий и строгих правил; и тогда, среди своих, нежные души не считаются ни с чем, особенно если в подтверждение сердечной дружбы они доверили друг другу свои секреты.

Луиза фон Вилау (так звали мою мать, пока полковник не поменял ее фамилию на свою) — Луиза ф. Вилау, и весь Тропау, от отпетого сброда до haute parage[17], знал ее по имени — прекрасная девушка с живым умом, рассудительная, с горячей кровью; и ее пышная грудь вкупе с аппетитным задом ценится больше, чем вся история Тропау и все хранящиеся в безмолвной ратуше городские документы...

Подруги Луизы в своих сравнениях пошли еще дальше.

Фредерика фон Булау, Ленхен фон Гланцов, Франциска фон Тельхайм, Юлиана фон Линдорак и Эмилия фон Розенау — эти пятеро во время поездки на воды в Эгер[18] смогли рассмотреть прелести Луизы со всех сторон, да так подробно, что до сих пор спорят об их достоинствах... Но довольно отступлений, ведь если бы хотела я рассказать... обо всем, чем в назидание, в пример и в предостереженье поделилась со мной мать... мне пришлось бы не умолкать от одного праздника скапулярия[19] до другого!

Правда, сцену, как моя мать перехватила полковника фон Хальдена, я непременно должна вам расписать.

Вокруг моей матери образовался дружеский дамский кружок, куда мужчинам, как на мистерии Бона Деи[20], был закрыт всякий доступ, впрочем, каждая из шести участниц имела на примете собственного Клодия, которого она бы желала опутать своими чарами, поэтому они дали друг другу негласное обещание оставлять на себе столько исподнего и юбок, чтобы лишь слегка прикрывать свои роскошные... точнее сказать, разумные... прелести.

Битый час сидели они уже за ломберным столом, когда Луиза выронила из рук карту; Франциска же рассматривала висевшую напротив нее картину, на которой были изображены слившиеся в экстазе Аполлон и Клития[21], и, распаленная этой картиной, не следила за игрой; теперь же, когда луизина карта упала под стол, она решила воспользоваться случаем, чтобы придать развлечению желаемый ход. Она быстро нагнулась, подняла карту и сунула ее под юбку Луизе, та играла, раздвинув ноги, и остроумная награда за подобную разболтанность оказалась во всем нам известном месте, у дверей которого я девять месяцев должна была ждать выхода на свет Божий.

Луиза вскрикнула, а Франциска засмеялась.

— Ты, свинья! — надулась Луиза, задрала подол до самого пупка, и все увидели листок на том самом месте, которое со времен блаженной памяти Иосифа стыдливо прикрывала легкомысленная человеческая добродетель, если, конечно, осталась еще какая-нибудь добродетель... которая не может быть подвергнута сомнению...

— Ах, Луиза! какая же ты красивая! — воскликнули все сразу, и Франциска настырно потянула вверх уже упавшую нижнюю рубашку...

— Франциска, оставь меня! — сердито сказала Луиза, но та быстро поцеловала ее в губы и провела горячими пальцами по луизиному вентрикулу[22] любви.

— Ах, ну какая же ты бесстыжая! — разозлилась моя мать и стиснула бедра.

Однако Франциска знала свою подругу лучше, чем та знала саму себя, и продолжила усердной рукой направлять ее чувства так, что... Луизе не оставалось ничего иного, как раскрыться...

А беда-то не приходит одна. Ленхен, сидевшая напротив, быстро подбежала к Луизе сзади, подняла ее нижнюю юбку, которой игрался легкий ветерок, и принялась так недвусмысленно поглаживать подругу и так непристойно раздвигать ее белоснежные ягодицы, что у Луизы сразу же перехватило дыхание, и под бесстыдными прикосновениями двух похотливых девиц она потеряла последние силы, предаваемые ей застенчивостью.

К луизиному несчастью и это было не все: Юлиана и Фредерика повалили Луизу на стол, да так, что с него попадали все карты и даже футляр столь всеми любимого альманаха карточных игр Котты[23], задрали ее тонкое исподнее до нательного крестика и принялись шлепать ее по нежному заду...

Луиза не могла больше сдерживаться, с силой львицы стала она двигать своим задом, обнаруживая при этом такое обворожительное строение мышц, такую сладострастную игру бедер и такое сочетание грации и неистовства, что все подруги одновременно воскликнули: «Ах! ах! как чудесно! allegro non troppo, piu presto — prestissimo![24]»

Однако Луизе уже было достаточно; и прежде чем бесстыдницы успели опомниться, она их оттолкнула — они оказались на полу у стола со всем, что на этом столе было: китайским фарфором, английским фаянсом и недопитым йеменским медом, и разбитая посуда вызывала теперь у озорниц досаду и безобразила комнату, как дурной сон портит целомудренную невинность на ночном ложе...