Серые ублюдки - [141]

– Именно так.

– Скажи мне, Ухад, – Шакала переполняло едкое любопытство, – ты правда полукровный сын принца?

Вопрос не был встречен с самодовольством, которого ожидал Шакал. Стоя у себя на помосте, Штукарь вдруг опечалился. Он долго молчал, его взгляд был пуст. А когда ответил, его голос зазвучал с мрачной торжественностью.

– Тысяча и один юный полуорк был отобран Черным Чревом и испытывался в тиглях чародейства. Сказать, что из них только я жив, было бы ложью. Правильнее – сказать, что только я выжил. Тысяча душ сломалась в схватках перерождения. Я вас спрошу: что более вероятно? Что именно ублюдок гиспартского принца оказался тем, кто преодолел все испытания? Или что тот, кто преодолел все испытания, оказался ублюдком гиспартского принца? О благородной крови достаточно просто заявить, но мастерство чародейства должно быть истинным. Тиркания желает сделать Гиспарту сатрапией, как мне известно, и достичь этой цели мне поручили могущественные властители. И чтобы я в ней преуспел, им пришлось наделить меня силой, равной той, какой обладают они. Даже если мое происхождение может быть ложью, то искусство – подлинно. И Гиспарта позволит себя обмануть. Они увенчают своего спасителя, пусть я даже полуорк и чародей, они утешат себя тем, что я связан кровными узами с их драгоценной, хотя и испорченной родословной.

– Так, значит, ты уже все продумал? – спросил Шакал с насмешкой.

– Эта история началась еще до того, как мы с тобой родились, мой друг. На Востоке давно хотели сделать марионетку из Гиспарты, используя тайный совет. Что же до меня, то пришлось внести некоторые коррективы. И некоторые из них достойны сожаления.

– Как, например, украсть голос Ублажки? – прорычал Мелочник. – Что-то с трудом представляется, как горюешь по этому поводу.

– Горюю? Нет, – признался Штукарь. – Но когда тот, кем я восхищался, стал изгоем, я вовсе не испытал удовольствия. – Чародей серьезно посмотрел на Шакала. – Мне не понадобилось много времени, чтобы увидеть, что ты встанешь против меня, мой друг. Ты питаешь такую сильную любовь к этой земле, и ты так дерзок в своей напрасной борьбе против власти. Я надеялся сделать тебя своим союзником. И до сих пор этого желаю, ибо ты силен, однако эта надежда тщетна. Поищи сильного союзника – найдешь самого ужасного будущего врага. Достаточно просто оглядеться вокруг – и мы увидим, что я оказался прав. Вот ты, с Серыми ублюдками за спиной, которые жаждут бросить вызов тому, чьи приказы выполняли еще мгновения назад. А еще они жаждут бросить вызов мне, хотя это совершенно безнадежно.

– Чародеев можно убить, – заявил Шакал. – Я уже убивал.

– Не путай меня с беззубым, дважды безумным болтуном, который жил со своими паразитами в зловонной башне, – предостерег Штукарь, однако тон его звучал необыкновенно ласково.

Шакал фыркнул.

– Почему? Потому что ты умеешь делать то, чего не мог чародей из Гиспарты? Создавать чуму, которая поражает только орков, но не людей?

– Люди тоже заболеют, – ответил Штукарь ровным голосом. – Меньшим числом, к счастью, но все же некоторые умрут.

– Выжившие возненавидят тебя, – воскликнула Блажка.

– Выжившие будут его бояться, – пробормотал Ваятель. – И будут целовать ему ноги, лишь бы он не выпустил ее снова.

Овес свернул глазами на него и на Штукаря.

– Если вы двое считаете, что я буду участвовать в этом, то у вас жидкое дерьмо вместо мозгов.

– Тебе придется, сынок, – ответил Ваятель. В его голосе было благоразумие и, как заметил Шакал, чувство вины. Блажка, должно быть, тоже это услышала, и беспокойно замялась.

– С чего бы это? – спросила она резко.

Ваятель не ответил.

– Штукарь? – Шакал вскинул голову к помосту.

Чародей легко взмахнул руками, как бы извиняясь.

– Мы, полукровки, редко знаем материнскую любовь. Для многих из нас наибольшее проявление милосердия – это если нас не убьют при рождении. Но такая любовь на протяжении всей жизни, от настоящей матери? Это редкое благословение. В самом деле, Овес, ты счастливчик.

Овес не сразу понял, что слышит, и на его лице отразилось недоумение.

– Чтоб тебя, Штукарь, – прорычал Шакал.

Яд в его голосе прожег замешательство Овса.

– Берил? – проговорил он сначала слабо, а потом закипел от ярости. – Моя мать? Моя мать, на хрен! Что ты сделал?!

– Она в безопасности, – заметил Штукарь. – За ней присматривает капитан Игнасио, ждущий вести о том, что ты занял место вождя.

Шакал затрясся от ярости. Конечно. Никто другой не согласился бы причинить ей вред, даже по приказу Ваятеля. Все посвященные, все сопляки, все койкогрелки любили Берил. Черт, да она сама воспитала большинство из них.

Бросив арбалет, Овес ринулся на Ваятеля.

– ЗАЧЕМ ТЫ ЭТО СДЕЛАЛ?

Вверху на помосте Штукарь с алчным видом наклонился вперед. Слишком поздно Шакал разглядел западню.

– Овес, не надо!

Трикрат, никого не слыша, схватил Ваятеля, схватил огромными руками шею старого полукровки. Едва соприкоснувшись, они оба застыли, из разинутых ртов вырвались крики. Ублюдки встревоженно заматерились и отпрянули, когда из-под повязок Ваятеля хлынули мерзкие миазмы. Видимое зловоние источало живое бурлящее облако бледно-бурого цвета, обрамленное болезненно-желтым светом и испещренное гнилостно-зелеными прожилками. Покинув хозяина, чумное облако обняло Овса: его завитки ласкали и обвивали его конечности и шею, испарения заползали в рот и ноздри. Удушающие звуки забулькали в исходящем рвотными позывами горле трикрата, а его тело забилось в яростных конвульсиях, пока руки продолжали душить Ваятеля.