Серые ублюдки - [142]

Шакал глянул на Штукаря и увидел, что чародей стоял как вкопанный, закатив глаза и бесшумно шевеля губами.

– Взять его! – крикнул Шакал, поднимая арбалет.

Ублюдки тотчас ответили шестью щелчками тренчал. Стрелы устремились в чародея – каждая летела на поражение, но ни одна не достигла цели, превратившись в дорожку дыма в последний момент перед тем, как пронзить плоть. Они прошли сквозь нее, не нанеся вреда, а потом вновь отвердели, чтобы расколоться о дымоход позади.

– Черт! – ругнулся Хорек с гневом и страхом.

– Нам нужно что-то сделать, Шак! – крикнула Блажка, глядя то на него, то на Овса. Трикрат уже почти скрылся в ядовитом облаке, его затравленные крики звенели по всей комнате. Ваятель, казалось, испытывал равные мучения, хотя клубящаяся мгла его почти не затрагивала.

Мелочник перезарядил арбалет и, нахмурившись в беспримесном отвращении, подступил к своему бывшему вождю, не обращая внимания на облако.

– Пора покончить с этим псом, – произнес старый хиляк, целясь Ваятелю в висок.

Штукарь гневно завопил, и прежде чем Мелочник успел спустить крючок, чума резко отстранилась от Овса. Колдовские щупальца обвились вокруг горла квартирмейстера и подняли его в воздух. На искаженном от удушья лице Мелочника возникали и лопались гнойники, по высунутому языку хлынул поток желчи. Кожа почернела и, расплавившись, отвалилась от трясущегося тела. Затем облако отпустило Мелочника – так же быстро, как его окутало, – и труп влажной тушей упал на пол.

– Черти чертовские! – воскликнул Гвоздь, крепко прижав руку ко рту. Рядом, тяжело дыша, упал на колени Мед.

Блажка крикнула в бессильной ярости, когда чума снова взялась за уязвленное тело Овса. Она подняла глаза и устремила жаждущий мести взгляд на Штукаря.

– Блажка, стой, – окликнул ее Шакал, но она не слушала.

Закинув арбалет на плечо, она помчалась к дымоходу, взбежала по ближайшей лестнице и быстро двинулась на помост, прямиком к чародею. И пока она поднималась, крики Овса и Ваятеля заметно усилились.

Шакал заскрежетал зубами и, бросив тренчало, устремился к околдованным. Его сознание заполняло воспоминание о крысах и злобной ухмылке Абзула. Тогда, в башне, чума не смогла его тронуть. Сейчас он мог спасти Овса. Время еще оставалось.

Но Гвоздь и Хорек перехватили его, удержав за руки.

– Ты что, с ума сошел? – крикнул Гвоздь.

– Пустите!

Хорек держал крепко.

– Хочешь умереть, на хрен?

– Я не умру! – Шакал попытался вырваться. – Пустите меня!

– Шакал!

Это был голос Меда, хриплый от рвоты. Молодой полуорк все еще сидел на полу, но его взгляд и вытянутая рука указывали вверх. Еще удерживаемый, Шакал посмотрел туда. Сначала он подумал, что Мед показывает на Блажку, которая, всего в одной площадке от Штукаря, спешила к следующей лестнице, но затем Шакал заметил движение над чародеем. По поверхности дымохода ползла тьма; спускаясь, она блестела и цеплялась за кирпичи.

Меситель.

– Туда! – приказал Шакал, сбрасывая с себя Гвоздя и Хорька. – Он пришел за Блажкой! Помогите ей!

И не дожидаясь, Шакал рванулся вперед и нырнул в облако.

Глава 35

Чума разрывала его изнутри. Он почувствовал, как она наполняет его легкие и воздух в них превращается в жидкость. Утопая в кислоте, Шакал пытался закричать, но поперхнулся гейзером внутри себя. Окруженный бурей, он ничего не видел, но чувствовал, как его плоть покрывается волдырями от кипящих в его теле жидкостей. Все это приносило боль.

Его руки на что-то наткнулись. Он потянул было за переплетенные тела Овса и Ваятеля, но его раздутые, набухшие жидкостью костяшки пальцев были бессильны. Железные мышцы трикрата свело в невыносимых муках, и разжать его хватку было невозможно. И все же Шакал чувствовал, что своим нападением сумел отвлечь чуму от Овса. Нужно было только вытерпеть ее, чтобы злостная магия принялась убивать его и забыла о его друге.

Плывя по течению в море лихорадки, сотрясаемый приливными волнами тошноты, Шакал упивался болью. Он приветствовал чуму, проклинал ее, высмеивал и пожирал со смертельным аппетитом, словно голодающий. Но это была не та тошнота, какую вызывали у него крысы Абзула, – это был зверь, который их пожирал. Терзая его внутренности, царапая его плоть шершавым языком, чудовище играло со своей добычей, дожидаясь, пока она ослабеет и проникнется страхом, чтобы потом заглотить ее целиком. Шакал знал, что умрет, но кусался в ответ, как отравленная ласка, не оставляющая попыток убить змею.

Плюясь и шипя в лицо забвению, он чувствовал приближение конца. Чума разинула пасть, ее терпение истощилось, и она обрушилась на него всей силой. Но последнего удара не последовало. Змея вдруг отступила. Шакал почувствовал, что боль почти ушла, и он, пошатнувшись, упал. Зрение начало проясняться, и он увидел Ваятеля и Овса, лежащих рядом без сознания. От облака не осталось и следа – как не осталось и нанесенных им ран на теле Овса. Трикрат лежал бледный и безвольный, его поддерживал Мед. Молодой полуорк ошарашенно таращил исполненные ужаса глаза.

Шакал сел и посмотрел на свою грудь и живот – те были испещрены плачущими ранами и вздувшимися гнойниками. Правая рука почернела и распухла так, что, казалось, собиралась лопнуть. Но левая была в порядке. Затем, прямо у него на глазах, по предплечью стал разливаться здоровый румянец, раны затягивались, гнойники уменьшались. Исцеление шло от левого предплечья по всему туловищу, а когда Шакал сделал полный, чистый вдох, из его горла исчезла вся едкая желчь. Он поднялся на ноги, и когда он выпрямился, злостная болезнь полностью отступила, изгнанная мощью Аттукхана.