Серверный зверь - [8]

Камера показывает, как на горизонте от земли поднимается широкая стена, сужаясь к верху длинным стержнем, что упирается в свинцовые тучи. Стена неотвратимо движется на поселение, сметая всё на своём пути. За ней остаются лишь борозды, да скалы катятся в след, завершая начатое движение. Поднимается шквалистый ветер. Лемминги панически бегут к бушующему океану, бросая нажитое, а стена уже подминает и крушит дома. За грохотом катастрофы еле различимы крики оставшихся. Спасаясь, выжившие прыгают в волны и тонут.

На экране проползают завершающие титры. В повисшей тишине раздаётся всхлип, потом с другого столика ещё один и ещё. Кто-то громко сморкается. Мне нестерпимо хочется зевать. Толстый ковбой ударяет кулаком по столу:

— Говорил же, надо убежище рыть! Уходить под землю. Когда они уже допрут?

— Всё равно, от судьбы им не уйти. Стена вход завалит, — возражают ему.

— Но попытаться же надо!

Гляжу на Жанну — на её лице вместо печали, лишь интерес ко мне.

— Это последняя серия? — спрашиваю я у Жанны.

— Нет, конечно.

— Они что в каждой серии дохнут?

— Ну да, людям же нравится, — ухмыляется Жанна. — В каждой серии герои разные, и каждый находит кому сопереживать. Каждый раз зрители до последнего верят, что их любимый герой выживет.

— И как?

— Не знаю, я смотрю всего второй раз.

Усач словно выходит из оцепенения, глаза его озаряются и он снова орёт:

— Парень, так как тебе Жанна?

— Блин, как настоящая!

Звонкий шлепок по моей щеке. Только я успеваю мигнуть, а Жанна уже сидит, как ни в чём не бывало, лишь гневный взор, да потираемая ладонь говорят, что мне это не показалось. Ёпт. Меня же предупреждали. Щека горит.

— Да ты охренел, сосунок! Кого ты неписью назвал? — встаёт усач из-за стола.

Он выше меня на голову и в плечах весьма шире. Одной рукой выдёргивает меня из-за стола. Увесистый кулак летит мне в глаз. Прихожу в себя на полу под опрокинутым соседним столиком, посреди осколков стекла. Внушительная громада усача приближается ко мне, но ему в затылок прилетает стул. Однако, не разваливается, как я ожидал, а отскакивает и уходит на второй круг. Усач трясёт головой, разворачивается, отнимает стул у щуплого парня. Поднимает того за грудки и начинает миролюбивым басом что-то втолковывать ему, наверное, что нападать со спины плохо. Где-то надо мной раздаётся надсадный женский визг:

— Срочно отпустил его вниз! Мерзкий боров! — И тут же выстрел. Стоявший за усачом паренёк падает на пол. Старик, что стоит рядом, тут же поднимает руку и стреляет в ответ. Кричавшая начинает высаживать пулю за пулей куда-то в старика, в усача, в экран на стене. Кто-то орёт, стреляет, гремят осколки стекла. Некоторые падают, другие неслышно исчезают — грузят сохранение, чтобы оказаться подальше.

Среди пальбы и шума я ловлю внимательный взгляд Жанны. Она с лёгкой улыбкой смотрит на меня и осуждающе качает головой. Что-то громко хлопает у моего уха, непроизвольной мигаю и не могу открыть веки. Через секунду меня выбрасывает в комнату где я случайно сохранился. Убили, значит. Ну сейчас поглядим, кто кого.

Украдкой подхожу к распахнутой двери в зал. Впереди лестница — пока буду спускаться застрелят. Пригнувшись рассматриваю что внизу. На обломках нашего стола недвижно лежит Жанна, чёрные волосы рассыпаны по осколкам стекла, одна рука вытянута, словно в последний момент она куда-то тянулась. Доглазелась, хотя мне её отчего-то жалко. Внизу мелькает усач. Зараза. Стреляю дробью — и неплохо стреляю, минус один есть. Лёгкий удар в голову и темнота.

Опять прихожу в себя в комнате. Да что же такое, опять подстрелили! Соберись, Злой, эту игру ты пройдешь!

Через несколько загрузок, я уже приноровился не подставляться и расстрелял всех. Сверху, да по головам — как в тире! С довольной ухмылочкой подмигиваю себе в осколок зеркала на полу. Знай наших! Поглядываю на ружья, пистолеты. Раритетный хлам, в основном. И всё пулями стреляют. Нахожу труп Джона.

Убит в голову зарядом дроби.

Чёрт! Чёрт! Чё-ёрт! Я же видел его шляпу, а он в меня даже не целился. Ничего, он возродится. Хрен там, кому я вру? Не возрождаются они.

Чё я страдаю по неписи? Так, всё нормально. Вдох — выдох. Вдох — выдох. Это не человек. Пусть он и выглядит как человек, ходит как человек, и сука, разговаривает как человек. Сука! Решись уже, человеки они тут или нет.

Кулак уже в крови, а я всё бью в пол, в осколки зеркала. Лохмотья кожи, под ними белые костяшки. И боль. Сука. Настоящая, взаправдашняя боль. И зуд, нестерпимый зуд, когда это дерьмо начинает тут затягиваться, зарастать, хочется резать кулак ножом, грызть зубами, как зверь. И никуда не деться, не застрелится, не выйти. Не избранный я, а проклятый. Как те, на горе из черепов.

— Что Игорёк, страдаешь? — сюсюкает нежный голосок Жанны. — Хочешь миньку сделаю, тоску как языком снимет.

Жанна сидит на чьём-то трупе и флегматично укладывает волосы, глядя в осколок зеркала.

— Сучка! Я тебя пристрелю! — поднимаю дробовик.

Жанна пожимает плечами.

— Я оплачена ещё на два часа, а желание клиента для меня закон.

Не могу! Ищу среди тел и мусора целую бутылку. Вливаю в горло янтарное пойло. Какая же дрянь. Хоть напиться могу.