Сергей Дягилев - [66]

Абсолютно уверенный в своей правоте, он так описал этот конфликт: «Выждав, когда освободится кипящий, как в котле, Дягилев, я отозвал его в соседний зал и без обиняков заявил, что соседство Врубеля для меня невыгодно, что оно двоит впечатление, что необходимо мои вещи перевесить <…> Если же он этого сделать не пожелает, то я сейчас же свои эскизы с выставки снимаю… С Дягилевым нелегко было говорить: с одной стороны, его «диктатура», с другой — обаятельность. Оба эти свойства Сергея Павловича я знал хорошо, также знал, что в тот момент я ему был больше нужен, чем он мне. И взял единственный верный тон — тон категорический, заявив ему, что разговор наш не затянется, что он будет в двух словах. Горячий, неприятный разговор. Я, по словам Сергея Павловича, «человек тяжёлого характера», «со мной трудно сговориться» — что делать…» В конце концов, Дягилеву пришлось дать обещание Нестерову всё сделать, как он того желает, и найти другое место для двух картин Врубеля («Сирень» и «К ночи»).

Ещё один участник выставки и сотрудник редакции журнала, Анна Остроумова, считала, что картины были «отлично развешаны»: «Не только ни одна не мешала другой, а, наоборот, одна выдвигала другую». Она же сообщила о проявленной Дягилевым внимательности к ней, когда перед открытием выставки он её подвёл к её же вещам — шести цветным гравюрам, развешанным рядом с картинами Серова, — и спросил, довольна ли она их местом. «Очень. Больше, чем они заслуживают», — ответила Остроумова.

Впервые участвовавший в выставке «Мира Искусства» живописец Аркадий Рылов, в недалёком прошлом ученик А. И. Куинджи, был высочайшего мнения об экспозиции Дягилева. В своих воспоминаниях он сообщал, что в его жанровой картине, написанной «в деревне прямо с натуры», «лёгкие краски пленэра не резали глаз на выставке». И признавал: «Правда, это уже от дягилевского умения развешивать картины».

На торжественно открытой в присутствии великого князя Владимира Александровича Третьей выставке картин журнала «Мир Искусства» в Академии художеств — по выражению Нестерова, «в этом вражеском новому искусству гнезде» — Дягилев показал около 240 произведений более тридцати художников. На этот раз он с особой тщательностью готовил выставку. Учитывая, что её проведение почти совпадёт с двумя другими выставками — академической и передвижной, он полагал: «Таким образом, наконец, легче будет сопоставить все эти художественные состязания и делать заключения, которые, несомненно, будут фатальны для многих из состязающихся». Декорировал выставку мирискусников Константин Коровин, и его работа восхитила многих посетителей и художников.

«Коровин, вернувшийся из Петербурга с выставки, рассказывал, что великий князь Владимир Александрович хвалил эскизы», — записал в дневнике управляющий московскими театрами В. А. Теляковский, имея в виду эскизы театральные. Именно он обратил внимание на одно новшество, введённое Дягилевым, и сделал верный вывод: «На выставке в Академии художеств между прочими картинами выставлены эскизы Коровина и Головина для оперы «Ледяной дом» и балета «Дон Кихот». Со времени существования театра, я думаю, это первый случай, чтобы эскизы декораций появились на выставке в Академии художеств, и надо признать, что факт этот имеет очень важное значение в том отношении, что театральная живопись и композиции составляли какое-то отдельное искусство, причём художники театральные были какие-то особенные художники, никем из художников не признаваемые. Отсюда понятно, какую бурю протестов подняли наши декораторы, когда узнали, что у нас в [Большом] театре работают Коровин, Головин, Клодт и т. п. В этих талантливых художниках не театральных, а просто художниках, явилась новая сила, которая должна была воочию показать, что нет искусства театрального отдельно стоящего, а есть вообще искусство». Однако совсем не многие осознали результат и последствия, вытекающие из смелого новшества Дягилева.

Петербургские газеты давали в основном отрицательные отзывы на мирискусническую выставку. «На всём отпечаток одного любительства и внешнего подражания европейским выставкам и только. <…> Искусство тут ни при чём», — уверял рецензент «Новостей и Биржевой газеты». В этом же издании опубликовал разгромную статью «Декаденты в Академии» В. В. Стасов. Злопыхал в «Новом времени» издатель А. С. Суворин: «Декадентство — упадок, падение, падаль <…> Таково моё впечатление от выставки в Академии художеств…»

Но были и другие рецензии, правда немногочисленные. Так, обозреватель газеты «Новости дня» сообщал: «Рядом с вычурностью, манерностью, бравадой — уже немало и истинного творчества, немало и действительно талантливых вещей <…> Это уже нечто своё, не вполне разгаданное, далеко не ясное, но нечто реальное, с определёнными намёками на уже начинающие слагаться новые формы. Таков плюс на стороне «новаторов» живописи». «Одним из самых ярких явлений» в художественной жизни России назвал выставку «Мира Искусства» критик Сергей Глаголь. Он обращал внимание на очевидные перемены в русском искусстве, с которыми ныне нельзя не считаться: «Перед нами уже не результат фантазии г. Дягилева, а целое молодое общество сильных художников, и уже этого одного достаточно, чтобы серьёзно отнестись к этому предприятию».