Сергей Дягилев - [51]
— Да оставьте его, Владимир Васильевич, оставьте, ведь он всего только занёсшийся мальчишка!
Сетуя на «великие похвалы Дягилеву» и злясь на «подлейшую» статью Кравченко о Выставке русских и финляндских художников, Стасов писал своему брату: «…но как мне это трактовать — это очень трудно; он [Дягилев] и племянник Анны Павловны Философовой, и ко мне лезет всегда с таким почтением и превенансами (так, например, ещё вчера на этой самой выставке), что я просто затрудняюсь начать вдруг катать его в печати». Но долго терпеть «декадентское безобразие» Стасов не мог. Его терпение лопнуло. До блеска начистив свой медный тромбон, он отважно ринулся в бой.
Значительно позже, когда и Стасова уже не было в живых, и журнал «Мир Искусства» канул в Лету, А. П. Философова вспоминала: «Русское декадентство родилось у нас в Богдановском, потому что главными заправилами были мой сын Дмитрий Владимирович и мой племянник С. П. Дягилев. «Мир Искусства» зачался у нас. Для меня, женщины 60-х годов, всё это было так дико, что я с трудом сдерживала моё негодование. Они надо мной смеялись. Все поймут, какие тяжкие минуты я переживала при рождении декадентства у меня в доме! Как всякое новое движение оно было полно тогда экстравагантностей и эксцессов. Тем не менее, когда прошла острота отношений, я заинтересовалась их мировоззрением, и должна сказать откровенно, что многое меня захватило. Ложная атмосфера очистилась, многое сдано в архив, а осталась несомненною одна великая идея, которая искала и рождала красоту. Если бы Серёжа ничего другого не создал, как «Мир Искусства», и тогда за ним осталась бы навеки «историческая заслуга».
Глава одиннадцатая
В АПАРТАМЕНТАХ И КУЛУАРАХ
РЕДАКЦИИ НА ЛИТЕЙНОМ
Решив не снимать отдельное помещение для журнальной редакции, а устроить её в своей квартире, Дягилев продемонстрировал, что две стороны его жизни — сугубо личная и общественная — не имеют явных границ и тесно взаимосвязаны. Такова была особенность его характера. В течение нескольких лет в квартире на Литейном проспекте проходили редакционные собрания сотрудников и друзей журнала «Мир Искусства». Дягилев внимательно прислушивался к мнению своих единомышленников, среди которых самым близким ему по духу был Дима Философов.
«Левые, то есть чистые декаденты и западники, хотели идти напролом. Требовали, чтобы уже первый выпуск журнала был вызывающим, — вспоминал Философов. — Они настаивали, чтобы в нём были помещены работы Бёрдслея, Валлотона, которые теперь кажутся вполне «невинными», а тогда для интеллигентной толпы казались какими-то чудищами. Умеренные же, к числу их принадлежал и я, настаивали на известном компромиссе…» Дягилев придерживался также умеренных взглядов. Как и княгиня Тенишева, он считал, что «для проведения какой-либо новой, враждебной сначала массе идеи хороши «полумеры» <…> на первом этапе, «нужно держаться середины».
Валечка Нувель, который «с радостью ухватился за журнал» по той причине, что он давал повод для «отвлечённых споров», сообщал Бенуа в Париж: «Состав журнальной палаты следующий: Дима — правая, Бакст и я — левая, председатель — Серёжа, прислушивающийся к заявлениям левой, но явно опирающийся на правую. К левой принадлежали Коровин и Серов <…>, а затем Нурок, который скорее представляет одну из фракций левой, с которой мы не всегда согласны. Несмотря на то что левая в палате обладает большинством, правая часто одерживает победу, так как за ней стоят публика и, главное, издатели (Тенишева и Мамонтов). Это только способствует энергичности и ожесточённости, с которой ведутся споры. Кто победит, не знаю. Но вряд ли мы — по крайней мере в ближайшем будущем. Тем не менее оппозиция будет весьма энергичной, ибо я считаю её необходимой».
Друзья Бенуа, конечно, надеялись на его безусловное участие в журнале и старались держать его в курсе всей «редакционной кухни». «Мы заварили кашу, не сомневаясь в помощи Бенуа, заранее её учитывали», — признавался Философов. И что же из этого вышло? К всеобщему удивлению, Бенуа отстранился от участия в деле. В июне 1898 года Дягилев решил его расшевелить и отправил ему в Париж короткое и яркое по образности письмо о грязи, пыли и поте при строительстве некоего дома, а также о сомнениях и нерешительности архитектора, с немалой лестью отведя в этой притче почётную роль архитектора — для Бенуа. А в качестве достойного примера привёл Нувеля: «Уж если Валечка расшевелился, то, пойми же, главным образом потому, что он видит, чего всё это стоит и как это всё делается». В заключение Дягилев писал: «Словом, я ни доказывать, ни просить тебя ни о чём не могу, а трясти тебя, ей-богу, нет времени <…> Вот и всё, надеюсь, что искренний и дружелюбный тон моей брани на тебя подействует и ты бросишь держать себя, как чужой и посторонний, и наденешь скорее грязный фартук, как и все мы, чтобы месить эту жгучую известку».
