Серенада большой птице - [31]

Я уже почти оделся, когда вдруг Сэм объявляет, что я остаюсь.

— Летит Оутс, — говорит он. — Можешь отдыхать.

— Летит Оутс? — переспрашиваю. — Мне отдыхать?

— Его назначают первым,— поясняет Сэм. — Но ему надо сделать еще несколько боевых вылетов.

В другое время я бы нисколько не огорчился. Но сейчас мне хочется проехать на грузовике перед генералом Маршаллом, небрежно так по­махать ему, будто ничего особенного, потом улыбнуться генералу Ар­нольду, бросить ему: «Эй-босс-как-тебе-мы?». К тому же над Францией на этот раз может быть для разнообразия чисто, и вдруг я бы увидел, к примеру, как француженка машет платочком.

Но они не берут меня.

— Жаль, — говорит Шарп.

— Знаешь, что посоветую, — выдаю я ему. — Попробуй-ка сбить с глубокой спирали.

И отправляюсь спать.

В половине восьмого просыпаюсь от ужасной мысли, что они могли- таки полететь на Ганновер на шести тысячах плюс-минус пятьсот.

Ужинать было уже поздно. Около восьми иду в корпус Красного Креста и целый час пью чай с вафлями и болтаю с Гретой.

Кто-то говорит, что эскадрильи должны вернуться в половине один­надцатого. Но за это время они не успели бы обернуться из Ганно­вера, значит, все-таки послали на Францию, и я беру еще одну вафлю.

Но не успев еще и откусить от нее, вдруг соображаю, что совсем не важно, куда их послали, везде есть опасность. Когда случается что с самолетом, экипаж которого ты знаешь, на земле это невыносимый день.

Делать нечего, и я бреду к диспетчерской вышке, жду возвращения ребят.

«Санитарки» уже подкатили.

Ложусь на траву и смотрю, как густеет синева неба. И не подума­ешь, что идет война, если бы не эти санитарные машины.

Тут вспомнился Шарп, каково ему сейчас в хвосте. Может быть, какой-нибудь «мессер» в этот миг затаился в темных тучах и поджи­дает его.

Потом пришел на ум Оутс: справится ли он, хотя какой вопрос, ко­нечно, справится. Уверен. Не исключено, что Сэм попросит усыпить меня хлороформом, чтобы оставить себе Оутса. Нет, нехорошо так думать.

Вокруг народу немного. Из двух подкативших «джипов» выходят какие-то офицеры. Тут же несколько парней с «аварийкой» и два-три забредших сюда солдата из обслуги. Никаких почти разговоров.

Чувствуется у всех одно напряжение и одно молчаливое желание, чтобы поскорее вернулись и кончилось бы это тягостное состояние.

Раньше, когда люфтваффе громили целые эскадрильи, а половине машин часто приходилось садиться на другие аэродромы, тут бывал страшный «психодром».

В десять я уже окончательно решаю, что с нашим экипажем не­ладно. Без меня удача от них отвернулась. В десять ноль пять я высме­иваю себя за такие мысли и заключаю, что, наоборот, без меня их шан­сы выросли на двадцать процентов.

— Хоть бы они все вернулись, — произносит кто-то просто.

Воздух плотнеет, и, кажется, поднимается небольшой ветер, стано­вится холоднее. Заходит солнце, и ночь уже спускается с холмов.

— Ужасно так вот ждать, — раздается девичий голос.

Это говорит одна из Красного Креста, что работает у нас в клубе. Может быть, какой-нибудь стрелок ее парень, может, из-за этой своей любви она и стоит здесь. И ей тут, видно, мучительно.

Отсчитываем минуты.

— Господи, и чего они не возвращаются! — это уже какой-то солда­тик.

С востока доносится слабый гул моторов, перерастающий в сильней­ший рокот. Первая группа появляется над аэродромом, нижний эшелон отделяется от общего строя... Летят прекрасным четким строем. Навер­ное, думают, что генералы все еще здесь.

Верхняя группа тоже идет отлично.

Девушка из Красного Креста начинает считать вслух.

— Все! — восклицает она. — Все здесь!

Не могу дождаться. Слишком долго, пока они выгрузятся, уложат па­рашюты, вынут пулеметы и все остальное по форме номер один.

Вот они и дома. Я им больше не нужен. Я больше не в их экипаже. Стою один в стороне в ночной прохладе. Не передать, что ощущаю в этот момент.

Экипаж Сэма Ньютона

Некоторое время не летаю. Просто ходячая зеленая тоска этот быв­ший второй пилот в эскадрилье.

У Сэма происходят изменения. Бэрд работает теперь инструктором. Бийч куда-то уехал на неделю.

Для экипажа самолета, как и для человека, наступает пора возмужа­ния. До третьего налета на Берлин никто экипаж Сэма высоко не ста­вил, кроме, может, самих ребят, но я как-то не замечал, чтобы они бах­валились.

На какое-то время люфтваффе затаились в тылу и вели себя чрезвы­чайно смирно. Нескольким экипажам удалось протрубить тридцать бое­вых вылетов, не встретив ни единого выстрела зениток и ни одного «мес­сера». Времена абвильских молодчиков и ублюдков из Брауншвейга дав­но миновали.

Когда нет драки, не столь уж важно, кто там у пулеметов, кто враща­ет турель, кто следит за небом. Пилоты начинают забывать, что в один прекрасный день стрелок им очень может понадобиться. А стрелки на­чинают поплевывать в потолок, и не очень утруждают себя чисткой ору­дий, и не дают себе заботы во время полетов следить за небом.

Двадцать первого «крепости» впервые со дня вторжения летят на Берлин. Стрелки в этот день должны либо показать себя, либо поставить на себе крест.

Экипаж уже не прежний. Грант не летит из-за простуды. Вместо него Парсонс. Бэрд продолжает работать инструктором, а Спо теперь обита­ет в носовой части. Мэкки из отдела информации летит на этот раз с ни­ми. Сержантов все так же шестеро.