Серенада большой птице - [28]

Вот она мягко проступает вдалеке, ясная и добрая. Вон там — Лендс-Энд, Корнуолл, Девон. Эти названия — как звон колоколов. Я могу весь день просидеть за картой и вслух произносить эти слова, н никогда их звучание мне не надоест.

...Торки и Натс-Корнер, Ковентри и Чаринг-Кросс.

Достигаем побережья на восьми тысячах, прямо под нами группа «спитфайров» кружит в облаках.

Может, какой-нибудь парень, следя сейчас за чайками с утеса над морем, бредит «спитфайрами». А у другого парня, Лесли Говарда, этот бред происходит в реальности, и он разбивается где-то на пути из Лис­сабона домой, может быть, как раз в тот момент, когда, как и я, по­дался вперед, чтобы увидеть показавшуюся в дымке Англию.

Удивительно, сколько у земли может быть оттенков зеленого, не­брежно рассеянного пятнами и полосами повсюду. Глядишь вниз, и ка­жется, что война — это только слово, за которым ничего нет. Внизу все так мирно и прекрасно. А ведь люди воевали там испокон веку, еще до нашествия римлян. И делают это до сих пор.

Теперь моя очередь вести самолет, занимаюсь этим не спеша, ста­раюсь не наседать на хвост ведущего. Однако рад, когда Сэм снова берет управление на себя. Лучше сейчас просто сидеть и смотреть.

Пытаюсь представить себе, как здесь было в стародавние времена, еще до Вильгельма Завоевания, в те времена, когда по здешним пу­стошам брел обезумевший король Лир.

Не укладывается в голове, как здесь могла быть такая дикость. Все тут выглядит прочным и неизменным до скончания века.

...Рифленые крыши бараков, огневые позиции, летные поля... пив­ные, автомагистрали и полевые бомбохранилища, еще аэродромы... еще жилые массивы...

Так надоело сидеть, скрючившись в кабине, что только и мечтаю, как бы выбраться. А ведь хотел бы лететь и лететь часами, оказаться там, где земля шотландцев, где Инвернесс, Сторнвей, остров Скай.

Два «Ланкастера» садятся на восточной полосе. Низко над гори­зонтом появляется звено истребителей П-51.

Хотя это не моя земля и здесь я совсем недавно, но мне кажется, что я знаю, откуда у этих уравновешенных англичан берется столько ярости, когда кто-то пытается завладеть ими.

Устал, устал насквозь. И все же мне хорошо здесь, так хорошо, что невозможно передать словами.

Уже почти совсем темно, и все больше звезд проступает сквозь черноту.

Два дня спустя

Никаких вылетов. Несколько самолетов послали на Тур разбом­бить мост. Они так ловко с ним разделались, что замыкающие ничего на том месте не увидели. Мост успел исчезнуть до них.

Днем мы с Сэмом на «джипе» едем посмотреть новую машину. Рой с технарями прозвали ее «Нескладуха». Пусть их: мы с Сэмом пораз­мыслили, что технари тоже имеют свои права на нее. Как-никак нян­чатся с ней и лечат...

Местный умелец изобразил на ней парня, идущего в атаку сквозь газетный лист с заголовком «Вторжение».

В три закрытое собрание для всех боевых экипажей. Причину не объявляют, иначе никто бы не пошел.

Потом крутят фильм, одобренный Академией кинематографии. Там полно всяких устрашающих вещей о сексе, которые и не приходят в голову, пока не заразишься. Уже не первый раз армия меня потря­сает.

В заключении опять выступает майор. У офицеров, говорит он, в этом плане дела так же плохи, как и у сержантского состава, а все вместе они переплюнули гражданских.

Беседа закончена, и мы решаем, что самое время сыграть в бейс­бол. Вместо Флетча играет какой-то новенький, у него не очень полу­чается, хотя замах делает хороший, но ему бы побольше холодности.

На пятой подаче начинается дождь. Снимаю свою бейсбольную кепку, чтобы не испортить козырек. Но игру прекращаем, когда раз­горяченный Сэм ломает вторую биту.

У себя в комнате варим яйца. Одно я роняю в ботинок и потом долго его оттуда выгребаю. После берусь за книгу по экономике, но не могу найти, где остановился, а перечитывать заново, чтобы найти, нет никакой охоты.

В конце концов сажусь, как йог, в постель и смотрю на Ингрид Бергман. У нее, должно быть, прекрасная душа.

После долгого и пустого дня досмотришь на нее, и уже одно это успокаивает.

Красотка по имени Августа

Августа давно стращает меня тем, это пришлет стихи, и вот нако­нец выполняет свою угрозу.

Я потрясен. Из-за меня она становится Элизабет Браунинг.

Под стихами она поставила свое имя и приписала: «...только не ду­май, что я на самом деле так чувствую, хорошо?»

Не знаю, что и подумать. Эта леди всегда меня изумляет.

Любое задание... В любой день и час

Не бывает так, чтобы день, начинаемый в два часа ночи, начался бы нормально. Только разомлели на койках, вдруг вспыхивает свет и раздается команда:

— Прямиком в столовую. В два пятьдесят пять по машинам.

На раздаче беру одно яйцо, мне предлагают болтанку из порошко­вого желтка. Могу выбирать. Настоящее яйцо оказывается протухшим. Так и пахнет от него смертью. .

После столовки лег на землю, подложив под голову парашют; ждем грузовик.

Пять лучей прожектора шарят по южному горизонту, пять тонких пальцев тянутся сквозь ночь навстречу парням из британских ВВС.

Куда полетим, не знаю. После высадки наших войск инструктируют только экипажи ведущих. Все остальные отправляются прямо к маши­нам, туда приносят подогретый джин, галеты и шоколад.