Серебряный огонь - [22]

– Я надеюсь не на слепой случай, дитя мое. Наша жизнь идет по заданному ей пути, и воля Господа была в том, что ты встретила Филиппа. Ведь ты любишь его?

В ответе не было необходимости. Стиснув сложенные на груди руки, Фелина сказала ими все. Амори де Брюн поднялся и заключил дрожащую молодую женщину в свои объятья.

– Не бойся, малышка! Все будет хорошо, обещаю тебе.

– Глупо! Да, какая жуткая глупость это дурацкое путешествие! Неужели вы не смогли образумить старика? Он принесет несчастье и себе, и вам!

Мадам Берта совсем задохнулась от длинной возмущенной тирады, произнесенной перед юной госпожой де Анделис, пока та тыкала тонкую иглу в вышивку герба де Анделис, который за многие месяцы почти не приблизился к завершению.

При всех неожиданных талантах, проявившихся у Фелины за прошедший период, таланта к швейному делу ей так же не хватало, как и таланта к игре на музыкальных инструментах. Фальшивые ноты под ее обычно ловкими пальцами походили на хаотичные стежки при вышивании.

Вздохнув, она отложила работу в сторону.

– Ты же знаешь, Берта, что я пыталась! Но мсье де Брюн упрям, как столетний осел!

Мадам Берта нашла сравнение не слишком женственным, но зато очень точным.

– Это же опасно, и потом неприлично продолжать обман даже при королевском дворе.

Не переставая возмущаться, она непроизвольно заговорила тише, как делала всегда, когда ее замечания относились к подлинной Фелине.

– Кому ты говоришь, Берта? – Фелина быстро усвоила доверительный тон, с которым Мов обращалась к своей бывшей няне. – Но ни один из этих доводов не убедил мсье де Брюна. Он полагает, что для него настало время вновь появиться при дворе. Не хочешь ли ты сама с ним побеседовать?

Мадам Берта сердито фыркнула.

– Я? Уж если вашей красоты и доброго к нему отношения не хватило, чтобы переубедить старого упрямца, мне, действительно, остается лишь молиться за вас обоих!

– Мне кажется это более подходящим занятием, чем наполнять весь дом шумом гневных тирад, дорогая моя Берта! – неожиданно вмешался в разговор объект ее возмущения.

Экономка густо покраснела и рассыпалась в извинениях, давая тем не менее понять, что извинялась вовсе не за содержание.

Де Брюн улыбнулся.

– Принимаю извинения, дорогая, и даю тебе слово, что с головы нашей очаровательной маркизы не упадет ни один волос. Наоборот, поскольку король Генрих питает исключительную слабость к прелестным женщинам, полагаю, что у ее ног будут галантнейшие кавалеры Франции!

Растерянная Фелина побросала серебряные нити в корзинку и расправила складки на теплом домашнем платье из английского сукна.

Ей не нужны были ни кавалеры возле ног, ни...

Тут она прервала свои мысли. Ложь! Лишь одного кавалера желала она увидеть перед собой на коленях. Пусть даже для того, чтобы отвергнуть его так же холодно и бессердечно, как он отверг ее.

Багаж был упакован, и ее страх перемешался с возбуждением и радостным предчувствием. Дальний путь, проделанный ею от Сюрвилье до замка Анделис, продолжался в новом направлении, к столице Франции.

Что бы ее там ни ожидало, она уже не была неопытной и напуганной, столь беззащитной, как на первом этапе.

Глава 8

Назвать Терезу д'Ароне просто красивой женщиной означало бы недооценить ее необыкновенные качества. Она была больше, чем привлекательной.

Очень высокая для женщины, с черными как ночь волосами и столь же черными глазами, она воплощала идеальный тип испанской благородной дамы, модный в те времена при дворе. Хотя и не в расцвете своей юности, в двадцать семь лет она находилась на вершине обаяния. Накрахмаленная одежда из парчи с широкими юбками и тяжелым жабо выглядела на ней как наряд королевы-правительницы. Но и закрытое платье не могло скрыть излучения завораживающей чувственности, окутывавшей ее, как аромат порою слишком резких духов.

А еще – умение логически мыслить, невероятное тщеславие и холодное сердце, не позволявшее бесконтрольным страстям выбивать ее из колеи. Она была прекрасно вооружена для жизни благородной дамы при жаждущем развлечений дворе. И, прежде всего, твердо желала использовать все свои способности исключительно для собственного блага.

Филипп Вернон, хотя и раскусил с самого начала их связи честолюбивую партнершу, однако для собственного удобства предоставил ей возможность верить, что она может морочить ему голову, изображая из себя преданную женщину.

Когда она, как и на сей раз, развалясь, лежала среди шелковых подушек своей постели, выставляя напоказ сквозь тонкое домашнее платье очертания соблазнительно пышного тела, он, по крайней мере, получал мгновения сладострастного забытья, столь нужного ему с некоторых пор.

Сегодня, между тем, она решила устроить ему одну из тех сцен, которые маркиз ненавидел, как чуму. Но не видел способов предотвратить их.

Покорно откинулся он назад, положил руки под голову и уставился на балдахин с вышитым гербом благополучно скончавшегося господина д'Ароне.

– Что, черт побери, вы вбили себе в голову, Тереза? Вы ходите вокруг да около, как разъяренная кошка, и, готов поспорить на новый бриллиант прекрасной Габриэллы, преследуете какую-то цель! – пробормотал он, едва скрывая зевоту.