В то холодное сентябрьское утро я еще не знала, что навсегда прощаюсь со своим детством. Полная каких-то странных предчувствий, я решила нарушить заведенный распорядок дня в замке Кардуфф, хоть это и грозило мне наказанием, убежала от всех и поднялась на надвратную башню замка. Какой глупой и легковерной девчонкой я была, восставая против установившихся традиций!
Я оперлась о каменную кладку между зубцами башни и посмотрела вниз. Диск солнца, которое толькотолько поднялось над горизонтом, просвечивал сквозь стелющийся туман. Все эти дни стояла холодная ясная погода — в такую погоду хорошо собирать хмель, — и солнце, конечно, разгонит туман через несколько часов.
Но сейчас моим глазам открывалась удивительная картина: клубы тумана представлялись моему воображению одетыми в пышные платья дамами, которых я видела на бережно хранимой мною в шкатулке — вместе с портретом матери — газетной вырезке, и я представила, как вместе с другими семью девушками знатных фамилий несу шлейф платья королевы Виктории на ее коронации в Вестминстерском аббатстве, состоявшейся всего два года назад.
Мне нравилось отождествлять себя с королевой Великобритании, потому что мы родились в один и тот же день, 24 мая 1819 года, и потому что наши судьбы были отчасти похожи. Как и она, я была единственным ребенком; ее отец, принц Эдуард, умер через год после ее рождения, мои родители погибли в дорожной катастрофе, когда мне было два года; ее воспитывала мать, принцесса Саксен-Кобург-Готская, я же воспитывалась в доме своего деда, лорда Уильяма Фредерика Верна, маркиза Кардуфф. Сэр Уильям принадлежал к одной из самых знатиых фамилий Великобритании — его далекие предки служили еще Вильгельму Завоевателю, — так что я могла бы по праву быть одной из тех девушек, которые несли шлейф платья королевы. Моя мать, Августа Верн, была младшей дочерью маркиза, но мой отец, Джордж Друфф, был не знатного рода.
Сходство наших судеб не простиралось слишком далеко, потому что я целых восемнадцать лет прожила в замке на берегу Медуэя, а королеве Виктории, конечно, удалось повидать свет. Мои мечты нарушил сердитый женский голос:
— Куда это она запропастилась?
По крутым ступенькам, ведущим на смотровую площадку башни, пыхтя, поднималась горничная, Лили Брэдшоу, доверенное лицо моей бабки, леди Мери, и я не ожидала от ее появления ничего хорошего. Поднявшись на площадку и даже не поздоровавшись со мной, она сказала:
— Только что с постели и уже на башне! Не девушка, а какой-то сорванец! А между тем бедный Эдвард волнуется, почему мисс Валерия не пришла к нему в назначенное время читать книжку.
Лили Брэдшоу в своем черном платье с накрахмаленным передником очень напоминала столб худобой и отсутствием каких-либо округлостей. Между нами давно установились враждебные отношения, так что, разговаривая со мной, она всегда смотрела поверх моей головы и обращалась ко мне в третьем лице, как бы подчеркивая мою никчемность. Разумеется, я не обращала на это внимания, и, как я заметила, слуги в замке делали то же самое.
— И надо же тому случиться, — продолжала она, — что именно сегодня приезжает новый учитель, который будет заниматься с Эдвардом. Новое лицо в его окружении, конечно, еще больше подействует ему на нервы. Как жаль, что никто не хочет этого понять!
— Какую чепуху вы несете, Брэдшоу! Эдварду решительно все равно, появится ли перед ним новый учитель или сам лорд Мельбурн. Если бы вы не носились вокруг него как потревоженные куры, он, наверное, меньше бы нервничал. Впрочем, можете сменить кислую мину на своем лице на что-либо более приличное — я сейчас же иду к нему.
На желтых щеках Лили Брэдшоу, словно на тронутых заморозком кленовых листьях, появился яркий румянец; из ее горла вырвалось что-то похожее на клёкот, но я опередила ее и бросилась вниз по лестнице.
Эта маленькая победа очень подняла мое настроение.
Прежде чем идти к Эдварду, я взглянула на себя в зеркало. Я знала, что миловидна, но мои прямые черные волосы приводили меня в отчаяние. Как бы я хотела, чтобы над моим лбом вились, как у королевы Виктории, кудрявые завитки! Моему горю могла бы помочь завивка, но прибегнуть к услугам Брэдшоу я, конечно, не могла. Поэтому я немного взъерошила свою прическу, так что одна прядь упала мне на лоб. Впрочем, эту попытку обратить на себя внимание не заметили бы ни дед, ни сэр Генри, отец Эдварда, которые, самое большее, лишь мирились с моим существованием. Это могло только вывести из себя мою бабку, леди Мери, и без того недовольную моими постоянными нарушениями распорядка дня и разного рода вольностями в одежде и манерах, которые, по ее мнению, были не к лицу настоящей леди.
Жизнь в замке Кардуфф текла размеренно и скучно. Никто из соседей не бывал у нас, единственным развлечением было воскресное посещение церкви. Такое времяпрепровождение, очевидно, раздражало сэра Генри, и он иногда исчезал на несколько недель, говоря, что у него есть дела в Лондоне.
Наверное, и я бы страдала от невыносимой скуки, если бы не многочисленные поручения и обязанности, к которым теперь прибавилось утреннее чтение Эдварду.