Серебряный огонь - [18]

Фелина издала сдавленный стон. Она не знала, что с ней происходит, знала только, что жар его поцелуев распространялся внутри нее, как обжигающее пламя. У нее не осталось ни воли, ни сил для противодействия, она вся превратилась в чудесное томление. Каждая ласка вызывала жажду следующей.

Нет, нет, пусть они не прекращаются...

– Моя малышка, лунная фея...

Филипп унес ее под защиту небольшого павильона и положил на примитивное ложе из двух накидок. Фелина не ощущала ни жесткости мрамора, ни прохлады ночи. Возбуждение согревало се так же, как и его соколиные глаза.

Она не сопротивлялась, когда он окончательно снял с нее ночной наряд. Ей казалось самым чудесным и естественным подставлять обнаженное тело под лунный свет. Не чувствовать никакой лишней ткани между собой и его руками.

Утопая в неописуемом блаженстве, отдалась она во власть всех своих чувств, отдалась ласкающим пальцам и губам, умело находившим каждую пядь на ее теле. Если даже ладони, касавшиеся грудей, вызывали у нее дрожь, то горячие губы, смыкавшиеся вокруг сосков, и шершавый, влажный язык, снова и снова круживший то вокруг одного, то вокруг другого крохотного холмика, заставляли ее тихо всхлипывать.

Мышцы ее живота напряглись от призывных сосущих и щекочущих ласк. Сдержанные стоны означали полное наслаждение. Запустив пальцы в темные волосы Филиппа, она еще крепче прижимала его рот к своим соскам. Почти непереносимое желание довело ее чувственность до последних границ.

Ласковые руки прикоснулись к мелким шелковистым колечкам между ее ног, и она, не раздумывая, освободила рукам дальнейший путь. Стремясь к полной отдаче, Фелина инстинктивно обнаружила в себе древнюю науку любви и страсти, а ее вздохи показали маркизу, что она целиком разделяет его сладострастие.

Для него, равно привычного и к изощренной эротике, и к пугливому, судорожному сопротивлению, и к молчаливой покорности, такая стыдливая и одновременно темпераментная девица была первым настоящим чудом.

Дрожащими руками он стянул с себя одежду и при свете луны продемонстрировал Фелине облик атлетически сложенного мужчины, с юных лет закаленного военными упражнениями.

Нежными поцелуями покрыла она рубцы от старых ран на его теле, удивленно прикасаясь к бугоркам напряженных мышц.

Как прекрасно он выглядел и как жаждал ее! И она способна вызывать в этом соколе дрожь!

Осознание внезапной власти и торжествующего триумфа вызвало вспышку в серебристых зрачках. Девушка еще крепче обняла его, выгнувшись по дуге мускулистого, пружинистого тела.

Такое оказалось сильнее самообладания Филиппа. Он подтянул ее под себя и прижал свою твердую мужскую плоть к мягким, соблазнительным губам ее женственности. Губы раскрылись, раздвинулись, освобождая путь. Препятствие Фелина устранила сама, закинув длинные стройные ноги на его бедра и буквально бросившись ему навстречу в пламенной жажде любви. Ее внезапный вопль он заглушил поцелуем обладателя, заставившим забыть о боли.

Мучительное напряжение в ней уменьшалось с каждым его движением. Слившись с волнами сладострастного танца, она казалась себе растворившейся, расплавившейся, взлетающей к небесам, ставшей одним целым с мужчиной, подарившим ей неожиданное блаженство.

Настолько соединилась она с ним, что ощущала внутри него свое возбуждение, а громкий стук его сердца точно совпадал со стуком ее собственного. Сплетенные друг с другом, поднявшиеся вдвоем на вершину безудержной страсти, они забыли о времени и месте.

– Родная...

Хриплый приглушенный голос нарушил глубокое, похожее на легкую смерть, забытье.

Что такое?

Ощущая вялость во всем теле, она попыталась, не открывая глаз, еще больше погрузиться в окружавшее ее тепло. Должно быть, она спала, но каким прекрасным был сон. Еще ни разу не испытывала она такого неожиданного счастья.

Зачем же теперь просыпаться?

– Если не хочешь, чтобы нас застал рассвет, любовь моя неутолимая, поскорее возвращайся в свою спальню...

Фелина поняла, что райское чудо исчезает. Ошеломленно поглядела она вокруг. Голова ее покоилась на широком плече, а перед глазами возникла обнаженная мускулистая мужская грудь, середину которой покрывал ковер из темных волос.

Фелина резко поднялась и, глянув в ясные глаза Филиппа, вновь пришла в себя. Непроизвольная улыбка, придавшая ее чертам оттенок восхищения, заиграла на губах.

Нет, ей ничего не приснилось! Он действительно любил ее! О, как здорово!

– Но ведь еще ночь... – пробормотала она умиротворенно, отодвигая в сторону голову и отбрасывая назад распущенные волосы.

Обольстительная нимфа с обнаженными плечами, с обнаженным бюстом, залитая лунным светом.

– Ты великолепна, лунная фея! – признался он хриплым голосом, вновь полностью осознавая происшедшее и в то же время утопая в серебристом пламени ее необыкновенных глаз.

Счастливая Фелина улыбнулась. Впервые захотелось ей выглядеть красивой. Для него.

– И ты мне нравишься. Любовь к тебе приносит мне счастье! – сказала она просто.

Простота искренних слов вдруг заставила маркиза опомниться.

Что он наделал? Неужели демоны ночи лишили его рассудка? Он постарался скрыть свое замешательство.