Серебряный меридиан - [123]
Наша жизнь с Джимом началась с его книги. Благодаря ей мы встретились. Думаю, я не погрешу против истины, если скажу — Джим написал эту книгу, чтобы мы встретились. Какое счастье, что когда-то он прочитал эссе Вирджинии Вулф «Своя комната». Автор, прикоснувшись к теме великой поэтической тайны, увидела печальную историю. Джим не поверил ей. Он захотел пристальнее вглядеться в эту судьбу, и ему открылась иная картина. Он написал свой роман.
После премии «Книжник» Джим стал частым гостем ток-шоу, посвященных литературе и театру, у него брали интервью. Вопросы, как правило, повторялись: уверен ли он, что предложенная в романе художественная вариация на тему, заданную феноменом английской литературы, будет принята так, как он ее задумывал; почему нет интриг, проще говоря, нет виноватых, или где негативные подробности и факты из жизни того времени. Джим отвечал искренне и спокойно:
— Я полагаюсь на воображение читателя, его чуткость и чувствительность. Изо дня в день мы наблюдаем, говорим, видим, делаем многое, порой даже не замечая того, что разрушает достойное и прекрасное. Но наш мир не оскудел, он переполнен красотой. Если кому-то ближе мнение Сартра о людях, то я сторонник противоположного мнения. Тем, кому интересно читать о дурных сторонах человеческой натуры, просто надо обратиться к другому тексту. Я писал о людях, испытавших потерянность и одиночество и нашедших спасение в любви, доверии, в бескорыстной дружбе, созидании и свободе. О «чумных подробностях», жестокости и нечистотах написано море литературы. Я писал о другом.
Джим любит говорить о своей книге. Его лицо при этом словно светится изнутри. Я заметила, что такое выражение появляется на лице музыканта, исполнившего любимое и чрезвычайно сложное произведение.
Весной я ушла с работы, сохранив возможность сотрудничать в качестве приглашенного автора. Теперь мне предстояло освоить новый жанр — продвижение проектов театра и фестиваля, разделив эту работу с Джимом. Для этого пришлось быстро вникать в содержание его жизни. Поначалу работа с информацией занимала большую часть времени. Мне предстояло налаживать связь с миром. Гораздо шире, чем когда бы то ни было.
Популярность книги заметно подняла интерес к личности автора и ко всему, что связано с его жизнью и работой. Люди шли в театр на Блэкфрайерс Лейн, следили за событиями фестиваля, отслеживали, что мы делаем в других проектах. Вновь и вновь они возвращались к роману, герои которого словно обретали в современности новую жизнь.
Джим начал работу над новым сюжетом, идею которого вынашивал давно, — о первых венецианских эмигрантах времен распада империи, основавших свой город. Начало было энергичным, но потом что-то стало отвлекать его, тревожное волнение вмешивалось в его настрой.
— У меня руки опустились. Полное ощущение никчемности, — сказал он мне однажды.
— «Перспектива» не отпускает?
Он кивнул.
— Я знаю, — сказала я.
— Знаешь?
Мне показалось, что передо мной растерянный подросток.
— Да. Они — дети. Твои. Они живут, но уже без тебя. Это может понять только тот, кто пишет или играет на сцене.
— Что же делать, так скроено мое сердце. В десять лет я чуть с ума не сошел, прочитав у Конан Дойла о Рейхенбахском водопаде, и вновь ожил, только узнав продолжение истории. Потом не мог закрыть «День восьмой» Уайлдера, начинал читать заново, стараясь удержать Эшли на берегу. А в четырнадцать прочитал «Свою комнату», и все повторилось. Дальше были романы Пола Остера.
— Тогда скажи мне: если ты так чувствуешь, если трагическое многоточие так тревожит тебя, почему «Том не вернулся»?
Джим долго молчал.
— Я знаю, что ты поверишь. Тогда… — я не понимаю, какое шестое чувство убедило меня — я думал, что, если они останутся там навсегда, не расставшись, я никогда не встречу тебя… Я был уверен, что многоточие дает нам шанс. Найтись.
Мы долго молчали, обнявшись.
— Я тоже не верю Полу Остеру, — сказала я. — Своенравного Феншо, сосредоточенного Блэка я не могу отпустить. Феншо мне так и хочется схватить за рукав, остановить за руку, сказать: «Не надо. Стоп. Стоп»[206].
Джим знал, о чем я говорю.
— Мне всегда хотелось сказать: «Вы ошиблись, миссис Вулф», — улыбнулся он.
— Когда-нибудь все потерянные персонажи найдутся. Никто не знает, что на самом деле с ними произошло. Пока есть такие, как мы, у них есть надежда.
— Они должны вернуться, — кивнул он.
— На сцену, — сказала я.
— Да. Или на экран.
Я погладила его по щеке.
— Пора браться и за эту работу. Ребенка невозможно носить дольше положенного. Он сам появляется на свет.
— Значит пора ехать в Норфолк, — сказал он.
Я не могла уснуть. Думала о пьесе. К чему откладывать? Джим подвинулся ближе, обнял меня и положил голову на мое плечо. Я смотрела на его любопытный крупный нос, освещенный светом ночника, и высокий открытый лоб. «Знающий грамоте лев…»
Он открыл глаза и, покачивая меня из стороны в сторону, посмотрел своим левым глазом в мой правый. Ужасно забавно.
— За что ты выбрала меня? — шепотом спросил он.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.