Серебряный меридиан - [122]

«Творчество» не отпускает меня и по пути в деревню. Уилл не может остановиться даже после вкусной еды. Наши с ним игры, разговоры, его выдумки и вопросы стали для меня своего рода палитрой. Я попробовала писать для детей. Так появились «Китайские сказки», прототипами персонажей которых в соответствии с китайским гороскопом стали все мы — наши друзья и знакомые, актеры театра, жители Эджерли-Холла, родные. Каждый герой получил свою историю с приключениями и путешествиями. Одних драконов-одногодок набралось целое поселение — Джим, я, Мартин и трое из театра. В этих сказках поселился один на все истории персонаж, приключения которого стали бусинами, соединенными нитью этих замысловатых историй. Чернобурый мудрый и ловкий, хитрый и находчивый лисенок Сялокэ. Маг, обладающий всепроницающим зрением, всеслышащим слухом, даром распознавать суть вещей с первого взгляда.

Потом появились истории, героями которых стали геральдические животные и существа. В стране «Геральдике» жили Феникс и Лев, вещая Пантера, благородный Олень, звонкоголосый Стриж и остроглазый Сокол, потрясающий копьем. Мне показалось интересным рассказать детям, почему люди представляли их именно такими, почему они связывали с ними не только свою жизнь, но зачастую судьбу всего своего рода. Детям книжки понравились, это значит, что продолжение будет. Для меня самой такая работа — счастье.

Когда мы подъехали к воротам, от которых начинался въезд в поместье, Уилл встал у меня за спиной и положил руки мне на плечи.

— А сегодня ты где остановишься?

— У реки. Прогуляемся.

Это значило, что я оставлю машину на небольшой площадке на берегу, где обычно парковались машины лесных, садовых и прочих служб, обслуживающих Эджерли-Холл. К дому мы направились через поле, перешли мост, и Уилл побежал вперед, к тем, кого приметил на лужайке у липы еще с другого берега.

— Сью! Мартин! Мне, кидай мне, Сью!

Маффин с дочкой метали фрисби[203].

— Вы давно приехали? — спросила я Мартина, когда Уилл присоединился к Сью.

— Часа два назад. Привет, старушка. С каникулами тебя!

— Тебя тоже.

— Вас кое-кто ждет, — загадочно прошептал он.

— Джим приехал?

Мартин улыбнулся.

— Почти.

— Тим? Уже здесь?

Можно было не спрашивать. От дома через лужайку к нам шел Тим — композитор, писавший музыку для нашего фильма. Дети побежали к нему. Он наклонился и обнял их быстро и сильно. Мой сын особенно громко приветствовал его. Сью прыгала от радости.

— Тим, привет! А ты поедешь в Бристоль? Когда? — забросал его вопросами Уилл. — Если ты поедешь, я с тобой!

Я тоже хочу в Бристоль, — крикнула Сью.

— Нет, ребята, я приехал, чтобы здесь поработать.

— О! Отлично! Тогда ты напишешь музыку для нашего фильма, — Уилл всегда выкладывал все с порога.

Тим мотнул головой.

— А что я сейчас делаю?

— Нет, нет. Для моего фильма. Я буду снимать кино про гугенотов.

Мы еле сдержались, чтобы не рассмеяться, услышав такое признание.

— Он, видно, перепутал гугенотов с хоббитами, — шепнул мне Мартин.

— Про гугенотов? Прекрасно! — серьезно сказал Тим. — Ты ведь знаешь, кто они такие?

Уилл задумался.

— Э… э… нет…

— Я думаю, в вашей библиотеке ты найдешь про них все, что тебе нужно, — с пониманием продолжил Тим.

— Точно! — Уилла ничто не могло смутить. — Но ты напишешь музыку?

— Договорились.

— Мам, а ты — сценарий.

— А сам-то ты кем будешь?

— Режиссером.

— Гены, — вздохнул Маффин.

— Кидай, — Уилл вложил фрисби в руку Тима.

— С удовольствием!

— Ура!

— Ну, все, теперь о нас долго не вспомнят, — сказал Мартин.

В это лето наши приезды и отъезды планировались с учетом работы на съемках. Энн, приглашенная на наш проект в качестве звукооператора, работала со съемочной группой. Мы с Мартином, пока наши супруги работали, должны были устроить отдых детей. Здесь же мне предстояло подготовить все к восьмому августа — началу фестиваля. Предполагалось, что Форд и Линда часть летнего отпуска проведут у нас. Тим, как только появлялась возможность, приезжал часто без предупреждения, что, признаюсь, радовало меня. Этот дом гостеприимно принимал под свой кров всех, полюбивших его, и дарил каждому многое для его души. Со мною это произошло в первые же дни, и особенно в мою первую летнюю норфолкскую неделю. Мне нравилось сидеть на газоне под молодой сливой с блокнотом на коленях. В соломенной шляпе с подсолнухами, хлопковой блузе без рукавов — синей в белых цветах, завязанной на поясе и продуваемой ветром — просто художник на натуре. Так оно и было. Я писала с натуры. Невыразимое чувство — когда слова льются, не давая руке передохнуть, и ты не успеваешь за ними. Чувства и мысли омылись ветром, настоенном на загорелых соснах, голубым небом за кронами яблонь и кудрявых берез, воздухом — смесью из шума дороги и шелеста деревьев, звона цикад и клика ястребов. Переживания и воспоминания, надежды и тревоги, впечатления от природы и восхищение ее красотой, история и музыка — пишутся, как пейзажи. «Природа есть истинное откровение Бога человеку. Зеленый луг неподалеку — вот та одухотворенная страница, на которой вы прочтете все, что вам нужно знать»[204].

Глава IV

Выпуская из рук законченное произведение,