Сердце сержанта - [2]

Поля улыбается ему, во всяком случае ей кажется, что улыбается. Вот кому она верит без предела. И сейчас все зависит от него одного. Он так дорог Поле, что слезы умиления наполняют ее глаза. Девушка закрывает глаза, чтобы врач не истолковал иначе ее состояние.

«Раз, два, три... Раз, два, три...» — подсчитывает она что-то неясное, но крепко связанное с напряженным лицом Акопяна. А может быть, это он считает? Может быть, это только передается ей, потому что у них одно стремительное желание?.. Раз, два, три... Или это ведет свой отсчет кровь, по капле вытекающая из нее?

В углу стонет связист. Бедняга, ему приходится тяжело! Но там Маша, там и старшая сестра, они справятся. Ведь ей некогда, очень некогда. Надо помочь сержанту Иванову, Федору Иванову, «неприступному Феде» — так они с Машей прозвали его. Узнает ли он когда-нибудь, что именно она, Поля, оказалась рядом, когда в ней была самая большая нужда.

«Раз, два!.. Раз, два!» — она считает теперь до двух, так легче. Как бы она хотела помочь Феде, чтобы снова увидеть его скупую улыбку, пусть даже обращенную не к ней. Только не смерть! Смерть, не сметь! Где она слышала эти слова? Стихи, кажется...

Помочь бы ему преодолеть это страшное, последнее, после чего остается лишь ненасытная яма на опушке за медсанбатом. Вчера в нее опустили молоденького лейтенанта-артиллериста, и ни одна санитарка не сдержала слез. У него были такие пушистые ресницы и лицо нежное, как у мальчика...

А время остановилось. Опять разорвался снаряд. Этот упал далеко, парусина натянулась и снова отошла, словно палатка облегченно вздохнула. Раз! раз! раз! — тикают где-то часы. Нет, не часы. Это ее сердце с каждым ударом выталкивает тугую кровь в иглу.

Поля пробует открыть глаза. От лампы побежали круги, внутри они темные, а снаружи светлые — большой, поменьше, еще меньше... Круги расходятся в такт толчкам крови: раз! раз! раз!

Но вот разлетелись в стороны кустистые брови Акопяна, вытирает отпотевшие стекла очков ассистент, щуря на свету близорукие глаза; задвигались сестры вокруг стола... Что-то новое, радостное в их движениях.

— Накладывайте швы! — устало говорит хирург, доставая папиросу. — Оно снова бьется.

Поля не сразу понимает, о чем он говорит. Не каждому ведь дано узнать такое, почувствовать, как безвольный комок мышц вздрогнул, затрепетал в твоей ладони, словно птица, которая, отогревшись, старается выпростать крыло.

Акопян, слишком счастливый, чтобы в одиночку праздновать свою победу, наклоняется к Поле:

— Девочка, ты молодец! Ты спасла ему жизнь, слышишь?

— Слышу. — Ей кажется, что она громко говорит это, но бескровные губы выдавливают еле слышное: «ш-шш». Ей хочется спать, только спать.

— А спать не надо, спать будем позже, — мягко и настойчиво повторяет врач, присев на край топчана. Он берет тоненькую руку девушки, пальцы другой руки привычно ложатся на пульс сержанта. И ясно становится всем, что не иглы и резиновые трубки, а руки хирурга, умелые, чудесные руки, и есть тот удивительный аппарат, через который вместе с кровью жизнь вливалась в умирающего.

— Сурен Георгиевич, слабенькая она, может, хватит? — шепчет пожилая медсестра, глядя на девушку.

— Еще кубиков сто. Молодая, выдержит! Она у нас герой! — Он всматривается в Полино лицо, бледность которого стала почти прозрачной, переводит взгляд на потеплевшее, будто осветившееся изнутри лицо сержанта. — Ничего, они поделили поровну. Вместе и в госпиталь отправим, все восстановит. Снова как мед пчелиный будет. — Любимое присловье Акопяна говорит о том, что настроен врач отлично. — Что делать, если такой маленький человечек и такая большая война.

«Раз и-ии, раз и-иии!» — продолжается в сознании Поли какой-то счет. Так она считала, приучая Шарика прыгать за кусочком сахару. А пес ухитрялся подпрыгивать так высоко, что лизал ее в лицо. Раз, и дотянулся теплым языком до щеки...

Теплая рука хирурга пошлепывает ее по щеке. Акопян делает это не столько для того, чтобы подбодрить девушку, сколько для собственного успокоения.

— Довольно, выключить! — слышит Поля далекую-далекую команду и силится вспомнить, что она означает. — Эвакуировать с первой партией!..

Опять эвакуация... Куда же теперь?.. Шарика не забыть бы... Но он же с мамой, далеко, в Кузбассе... А кто сдергивает простыню? Кто несет ее по воздуху, мягко покачивая? Шумят вершины сосен, стучит медсанбатский движок... И что-то важное, самое главное, ускользает из сознания, растворяясь в глубоком сне.

Хирург Акопян, выйдя из палатки, чтобы глотнуть свежего воздуха, провожает глазами носилки с девушкой. Носилки вдвигают в санитарную машину; на нижних стеллажах лежит раненый сержант.

Затоптав папиросу, Сурен Георгиевич потуже натягивает на седеющие волосы белую шапочку — так автоматчик надвигает каску перед новой атакой. Нырнув под брезентовый полог палатки, он подходит к лежащему на операционном столе связисту, которым уже занялся его ассистент.

— Ну-с, что нас беспокоит, дорогой?

* * *

Фронтовой госпиталь разместился в здании школы, окруженной старым, тенистым садом. В саду и дальше, в орешнике за ручьем, было царство птиц.