Сердце Дьявола - [70]

* * *

Я долго не мог заснуть. Сначала боль за Ольгу и детей нетерпимо грызла сердце, затем мне стало казаться, что по камере витают Волосы Медеи, и мои дочери, ими надышавшись, станут подобными Ольге. Везде по углам мне чудилась Медея. Нараспев она вещала мне: "Я убила своих детей, убью и твоих... И тебя убью..."

Я спалил полкоробка спичек, пытаясь доказать себе, что нахожусь во власти глюков. Доказав, вновь постарался отдаться Морфею. Но ничего не получилось – мне померещилось, что я весь напичкан этими волосами... Они впивались в мое тело как микроскопические пиявки, они замещали мою плоть и, в конце концов, я, клетка за клеткой, ощутил себя старым немощным водоносом, приковылявшим за советом и помощью к Заратустре.

...Заратустра сидел в просторной пещере среди нас, злых и добрых, доверчивых и недоверчивых, больных и здоровых, умных и глупых... Сидел и, пряча глаза, метал бисер за мелкие деньги:

...Не бойся боли души и тела. Боль – свидетельница бытия... Очисти душу – зависть и злоба сминают день и отравляют ночь; гнев и гордыня есть пыль, закрывающая солнце... – говорил Заратустра и нам становилось жаль своих грошей.

...Не спеши, послезавтра – смерть. Улыбнись правдолюбцу и помири его с лжецом: они не могут жить друг без друга. Улыбнись скупому – он боится умереть бедным и меняет этот день на фальшивые монеты. Улыбнись подлому – он меняет свет дня на темень своей души. Улыбнись им и себе в них и отведи глаза на мир. Послезавтра смерть, а завтра – преддверие. Живи сегодня и здесь и жизнь станет бесконечной... – говорил Заратустра, и мы удручено качали головами: "Он свихнулся в одиночестве! Свихнулся и учит нас!!!".

...Чтобы жить, надо умирать, чтобы иметь, надо терять. Надо пройти весь путь, зная, что он ведет в никуда и, следовательно, бесконечен... – говорил Заратустра, а мы думали: "Хорошо, что этот бред, не слышат наши дети..."

...Ты бежишь от жизни, но прибежать никуда и ни к чему не можешь. И устало прячешь голову в сыпучий песок повседневности. Хоть дышишь ты там неглубоко, но секунда за секундой песчинка за песчинкой замещают твои легкие, твое живое мясо, твой еще думающий мозг, твои еще крепкие кости. И, вот, ты – каменный идол и лишь иногда твои остекленевшие глаза сочатся бессмертной тоской о несбывшемся... – говорил Заратустра, а мы шептались: "Вы слышите!!? Он издевается над нами... Он называет нас каменными идолами!"

...Не принимай себя всерьез, ведь серьезность – это ощущение значимости, а что могут значить природа и ты, ее частичка? Кто или что может все это оценить в целом и в частностях? – говорил Заратустра, а мы, сжав кулаки, придвигались к нему.

...Но скоро из воздуха воплотится то, что соединяет землю и небо – появится Смерть. Ты поймешь, что жизнь прошла, и наступило утро небытия. И уже не твое солнце движется к закату... – сказал Заратустра и я, донельзя раздосадованный, ткнул его костылем в живот. И проснулся от резкой боли в желудке и увидел, что Полины с Леной в камере нет.

Вмиг забыв о боли, я вскочил на ноги, осмотрелся и только тогда сообразил, что камера освещена естественным светом, в изобилии льющемся извне. И тут мои глаза уткнулись в потеки крови на поверхностях трещины... Я бросился к ней, рассмотрел потеки и понял, что кровь свернулась давно, гораздо раньше нашего появления здесь. "Это не Ленки или Полины кровь! – подумал я с облегчением. – Это Баламут с Бочкаренкой здесь были, и кто-то из них застрял... Но вылез..."

Я снова осмотрел камеру. "Трещина в полу открылась во время недавнего землетрясения... – отметил я. – Вот, здесь в углу, кто-то сидел... Аккуратная попочка, прекрасный отпечаток, София, наверное... Да, вот ее золотой волосок..."

Я поднес волосок к глазам и представил насмешливо-уверенное личико Баламутовой жены... Нежное, жаждущее вожделенных прикосновений... И впервые за последние сутки услышал Ольгин голос "Э-э...". Я обернулся и увидел, что она смотрит пустыми, но какими-то особенными глазами. "Она ревнует!" – мелькнула догадка... – Души нет, она ревнует телом... Если я прав, то сейчас она..."

Я угадал – Ольга, закрыв глаза, легла на пол, приспустила брюки, потом трусики. Ошеломленный я, смотрел на кудрявый лобок, нежную кожу бедер, розовый след от резинки трусиков под животиком... "Кукла, бессловесная кукла, думающая позвоночником... – заклубилась в голове мысль, и тут же стало стыдно. – Ведь это моя Ольга!

Я затряс головой, пытаясь изгнать из нее похоть, но ничего не получилось. "...Проще надо быть, проще, – скулило мое второе я. – Как эта Ольга. Она все делает бездумно... Чем меньше мыслей во время этого, тем лучше... От мыслей одна импотенция. Надо не думать, а просто наслаждаться телом партнерши, своим телом, восторгаться обоюдной слаженностью движений... Сначала нежно, трепетно – потому, что мысли еще не вполне растворились в первоначальных чувствах..."

Ольга, как бы прочитав эти мысли, медленно согнула ноги в коленях, подержала их сомкнутыми, затем раздвинула. Половая щель разошлась, внутренние губы обнажились, влажные, чарующие... Сердце мое бешено застучало, сознание вырвалось тугой волной и я, расстегивая ремень, двинулся к ней. Но последняя мысль, сотканная уже из пустоты черепной коробки, остановила, заставила презирать самое себя: Полина! Ленка! Их нет, а ты...