Сердца в броне - [27]

«Там еще живые!» — мелькнуло в голове сержанта. И холодея от мысли, что, бросив связку гранат под гусеницу, он мог побить своих же товарищей, Жиганов на мгновение застыл с поднятой для броска рукой. А потом решительно дернул за шнурок, бросил гранаты на корму танка и сам плашмя упал на землю. Через секунду после оглушительного взрыва он поднялся и послал туда же вторую связку. Танк задымил и остановился.

Когда очумелый от всего происшедшего Жиганов извлекал из‑под дымившегося танка окровавленного, но еще живого командира третьего орудия, к нему на помощь подоспели двое из его расчета. Остальные защитники третьего орудия были мертвы.

А в это время Суриков лежал у лафета, не приходя в сознание. Из рваной раны на правом виске струилась кровь. Ступня левой ноги была глубоко вдавлена в грунт набежавшей гусеницей. Танк горел. Беридзе, подхватив офицера одной рукой под мышки (другая, перебитая осколком, висела плетью), тщетно пытался оттащить его от машины.

— Жиганов, помогай! Командира батареи придавило! — неистово заорал Беридзе.

Жиганов и Вартанов бросились к первому орудию. Ловко подбив под гусеницу валявшийся возле пушки железный лом, Жиганов освободил придавленную ногу. Вартанов, взяв Сурикова на руки, перенес его к подвалу, где лежали снаряды и, разорвав индивидуальный пакет, начал бинтовать ему голову. Жиганов вскрыл армейским ножом хромовый сапог командира, освобождая поврежденную ступню. Из‑за полуразвалившейся стены появился санинструктор. Сухопарый, с рассыпанными по всему продолговатому лицу веснушками, он с отчаянием махнул санитарной сумкой и, ни к кому не обращаясь, проговорил почти плача:

— Два орудия, сволочи, вместе с расчетами. И перевязывать некого.

— Это ты про что? — Поднял на него глаза Жиганов.

— Про вторую батарею. Навалились на нее до десятка танков. Два фланговых орудия раздавили гусеницами. Из третьего лейтенант Бунин вместе с одним уцелевшим наводчиком в упор расстрелял три фашистские машины, а четвертая — пулеметной очередью срезала их.

— А танки?.. Танки не прошли?.. — Открыв глаза, тихо спросил Суриков.

— Прошли… Огородами прорвались, вон слышите, шумят, — с отчаянием в голосе ответил санинструктор. Суриков снова закрыл глаза.

— Хорошо, что пехоту отрезали за передним краем, а то бы нам всем сейчас крышка. Вон как ее там лупцуют.

С переднего края доносилась частая ружейно–пулеметная стрельба, взрывы ручных гранат и короткие очереди автоматов.

•

Бурые краски вытолоченной войной Крымской земли, без кустика, без былинки, да глубокие колеи танковых гусениц, вдоль и поперек перечеркнувшие балку — вот и все, что отражалось в сложной системе заркалок стереотрубы и биноклей, к которым прильнули десятки глаз на высоте 28,2.

Белая пыль, поднятая разрывами снарядов и гусеницами танков, густыми хлопьями носилась над развалинами селения. Высоко в небо ввинчивались округлые столбы черного дыма. Словно в кинокартине, мелькали серые фигурки пехотинцев, перебегавших от укрытия к укрытию, а по прямым просекам улиц, по огородам и узким переулкам торопко бежали вражеские танки. Метр за метром, не считаясь с потерями, они продвигались к северо–восточной окраине Корпечи. Вот одна, другая, уже десяток машин, миновав окраину, выходят на лощину, ведущую к высоте. Выныривая из пыли и дыма, к ним присоединяются другие — средние и легкие. На окраине селения немного задержались, построились и, набирая скорость, двинулись к высоте.

Противотанковая батарея 143–й бригады, оборонявшая высоту, ударила по первой линии средних танков. Светло–голубые трассы от 45–миллиметровых бронебойных снарядов упирались в башни, в экранированную лобовую броню танков, высекая снопы искр. С флангов ударила артиллерия более крупных калибров. Один за другим поднимались и падали густые разрывы, но танки шли, накатываясь на передние траншеи бригады. Пулеметы бьют по приборам наблюдения, рвутся противотанковые гранаты, летят бутылки с горючей жидкостью. Два средних танка останавливаются на раздавленных гусеницами окопах. Три легких танка горят. А остальные, увеличив скорость, вздыбливаясь на брустверах и перемахивая через окопы, устремляются к высоте.

Все это, как на ладони, видят сейчас с высоты не только вооруженные биноклями генералы и офицеры, но и солдаты. Видит и командир противотанкового орудия сержант Костя Дунаев.

Еще школьником Костя проходил по этим местам с экскурсией, которую вел учитель Павел Денисович Кислицин. Помнит он его рассказы и об Ак–Монайских позициях, и о Турецком вале — этом древнем оборонительном сооружении, не раз политом славянской кровью. Только тогда, когда они с рюкзаками за плечами пересекали Керченский полуостров, все эти селения утопали в цветущих садах. На горных склонах и высотках бесконечными шпалерами выстроились виноградники, а на степных просторах зрела золотистая пшеница. А теперь вокруг одни развалины и пожарища. Все изрыто снарядами и бомбами, перепахано зубчатыми гусеницами танков. Точно несметные полчища доисторических диких чудовищ прошлись по этим местам, не оставив после себя ничего живого. Только кровь, огонь и трупы.