Сердца в броне - [25]

Но Суриков еще ничего не знает и видит в мыслях своих жену и отца живыми, такими, какими он их оставил. Все станет ему известно только через два года, когда он будет уже командиром артиллерийского дивизиона и вместе с войсками 4–го Украинского фронта с боями придет в родные края.

…Два тугих взрыва почти одновременно всколыхнули воздух. Старший лейтенант Суриков вздрогнул, вскочил на ноги и взглянул туда, где недавно маячила белая труба с чугунком наверху. Теперь там густо оседала серая пыль, припудривая разлетевшиеся осколки красного кирпича.

— Порядочек, — доложил Жиганов старшему лейтенанту, — вдребезги. Как не бывало.

— Хорошо!.. А теперь еще раз проверьте, как подготовлены снаряды, — приказал он подошедшему командиру огневого взвода младшему лейтенанту Волкову. — Я буду на наблюдательном.

Мартовское солнце стояло в зените и прижигало, как летом. Сбрасывая на ходу шинель, Суриков быстро зашагал к ближним развалинам — здесь недалеко от огневой находился наблюдательный пункт.

•

Было уже три часа дня. Солнце, расплавив облака, основательно прогрело землю. Только в блиндаже еще держалась промозглая сырая прохлада.

Генерал не отрывался от окуляров стереотрубы, пристально всматриваясь в основание небольшой высотки, где кончались траншеи левого фланга 398–й дивизии. Там какое‑то подозрительно оживленное движение. По–детски пискливо зазуммерил телефон. Начальник штаба пригнулся к аппарату, настороженно слушая чей‑то доклад. Согласно кивнул головой, точно собеседник мог видеть его, потом, как бы очнувшись, коротко бросил:

— Сейчас поможем…

Не глядя, протянул руку за трубкой другого аппарата, и телефонист, понимавший офицера с полуслова, тотчас протянул ее ему. Начальник штаба все так же спокойно, без тени спешки или внутреннего волнения начал отдавать приказы артиллеристам.

— У высоты в квадрате 26 атакует до батальона пехоты и десяток танков. Дайте огонь.

Через несколько минут немецкая пехота и около полутора десятков танков атаковали правый фланг 390–й дивизии.

— Дайте огонь! — снова командует начальник штаба.

Почти одновременно по двум направлениям, поддерживая огонь дивизионной артиллерии, ударила армейская артгруппа. Тут и там взлетали к небу фонтаны земли и огня, окрашивая его в черно–оранжевый цвет. Загорелось несколько танков, высоко выбросив из себя черные тюльпаны дыма. Боевые порядки фашистов сломались. С высоты было видно, как заметались стальные черепахи, стали неуклюже разворачиваться и по две, по три спешно уходить туда, откуДа пришли.

«Усилить огонь!.. Отрезать отход!» — донесли провода новую команду артиллеристам. С шипением и присвистом, догоняя друг друга, понеслись снаряды. Они лопались в гуще вражеских машин, корежа и сокрушая металл. Противник отходит, оставляя чадящие костры из танков. Артиллерия немедленно переносит огонь в глубину, отрезая ему путь к отходу.

И тут из‑за высотки перед Ново–Марфовкой снова, как и в тот раз, выдвигается новая танковая лавина немцев. Свыше семидесяти средних и легких машин, ведя за собой пехоту, посаженную на автомобили и бронетранспортеры, опять нацелились клином в стык наших дивизий. Пока артиллерия переносила огонь в прежние квадраты, черный танковый клин врезался в нашу оборону.

Задача остается прежней — отсекать пехоту, не допускать ее до передних траншей! Затрещали пулеметы, прокладывая колючие трассы в разрывах между танками. С безостановочной злостью били автоматы. В автомашины и бронетранспортеры с немецкой пехотой полетели гранаты. Бутылки с горючей жидкостью, играя в солнечных лучах синеватым цветом, искрящимися каплями разбрызгивались на броне передних танков.

Нервы у немцев не выдерживали организованного отпора. По инерции они еще некоторое время лезли вперед, затем растерялись, начали выпрыгивать из машин и бронетранспортеров залегли, продолжая все же стрелять. На поле боя осталось с пяток подбитых и горевших машин, остальные устремились к окраинам Корпечи. Но это была уже не та стройная четкая колонна, а бесформенная лавина, которая начала растекаться по улицам и переулкам разрушенного селения, стремясь выйти на его восточную окраину. От тяжелого лязга гусениц, рева моторов и грохота танковых пушек качалась под ногами земля, содрогались и осыпались устоявшие стены домов.

На улицу, в конце которой развернулась батарея Сурикова, вырвалось сразу восемь танков. Ведя орудийный и пулеметный огонь, они пошли вдоль улицы, дробя гусеницами обломки ракушечника и вздымая густые клубы белой пыли. Не успев подать команду, замертво упал, сраженный пулеметной очередью командир огневого взвода младший лейтенант Волков.

Из ствола первого орудия, расположившегося за крепким каменным фундаментом, еще курился белый дымок после выстрела, когда во дворике, прямо у лафета, разорвался снаряд крупного калибра. Беловато–рыжее пламя кувыркнулось за спиной наводчика сержанта Тузикова. С рассеченным черепом он медленно осел у панорамы. Кровь теплой полоской потекла по плечам, по выгоревшей гимнастерке, темными сгустками падала на землю. Тузиков судорожно дернулся и, вытянувшись во весь рост, замер. Неподалеку от него, взмахнув руками и тоже обливаясь кровью, упал, как подкошенный, командир орудия старший сержант Зуев. Обмякнув, повалились головами на лафет заряжающий и замковый. Подносчик снарядов солдат Беридзе испуганно уронил снаряд к ногам и стоял, стряхивая с себя комья глины. Осколки прожужжали мимо его ушей, не задев его, и он застыл, удивленный происшедшим чудом.