Сербия в Великой войне 1914 – 1918 гг - [100]

В ходе работы Корфской конференции вопрос Черногории отдельно не решался. поскольку и представителями Югославянского комитета он рассматривался как внутреннее дело сербов. Между тем, отношения между двумя сербскими государствами были сопряжены со многими проблемами. В эмиграции споры вокруг объединения имели дополнительную остроту. Подозрения, недоразумения, проявления личной неприязни, противопоставленные династические интересы и неискренние отношения между двумя правительствами ослабляли связи двух союзников. Династия Петровичей-Негошей настаивала на там, чтобы в будущем югославянском государстве был обеспечен особый статус Черногории. Она была склонна принять триалистическую концепцию устроения государства, однако надеялась на широкую автономию, которую получила бы как монархический дом, а наряду с этим прилагала усилия, чтобы Черногория оставалась независимым государством. С этой целью она желала территориального расширения в окрестностях Скадара (Шкодера), на адриатическом побережье до Неретвы, в Герцеговине и Боснии с Сараево. Не были ей чужды и идеи о сепаратном мире. Сербия же «черногорский вопрос» воспринимала как исключительно внутренний, сербский, стремясь при его решении сохранять самостоятельность по отношению к союзникам. По мнению Николы Пашича, финансовая, военная и политическая зависимость от союзников не должна была стеснять «свободу наших действий хотя бы в тех сербских вопросах, которые не должны подпасть под их контроль или управление». Эта позиция относительно того, что «объединение Черногории с Сербией должно… осуществиться, будет Югославия или нет», имела многочисленных сторонников. Часть их, при поддержке сербского правительства, в марте 1917 года объединилась вокруг «Черногорского комитета за народное объединение» с целью сломить сопротивление черногорских династических кругов и поддержать безусловное объединение Черногории с Сербией. В воззвании, обнародованном 27 марта в Париже, представители Черногорского комитета подчеркивали, что после войны «не может быть речи ни о чем другом, кроме как о полном объединении Черногории с Сербией — о едином народном государстве». Комитет, свои позиции еще более ясно изложил в Декларации от 11 августа 1917 года. Принимая Корфскую декларацию в целом, он отметил, «что Черногория этой войной завершает свою роль как отдельное сербское государство и что ей как таковой, в, соответствии со всем, предстоит только вхождение в Королевство сербов, хорватов и словенцев»[426].

По окончании заседания на Корфу с принятой Декларацией были ознакомлены представители союзнических правительств; но их она ни к чему не обязывала. Из союзнических государств ее с симпатиями восприняла одна Россия.

В Великобритании к ней «с интересом и симпатиями» начали относиться лишь в ноябре 1917 года, когда правительство ознакомила с ее содержанием парламент и когда русский фактор, спустя некоторое время, удалился с Балкан. До этого времени англичане смотрели на Корфскую декларацию как на документ «зловещего» содержания. Только под нажимом общественного мнения правительство сделало заявление, что восприняло ее «с большим интересом и симпатиями».

Франция официально не отреагировала. В кругах, близких к французскому генеральному штабу, Декларации большого значения не придавали. В Париже взяло верх мнение, что союзники не обязаны обеспечивать объединение всех сербов, хорватов и словенцев в одно государство. Объединению Сербии, путем аннексии, с Хорватией, Далмацией и Славонией они были готовы помешать — с мотивировкой, что это не «в интересах самих сербов». Генеральный штаб предусматривал, что Сербия получит выход к морю путем федеративного объединения с Черногорией. Согласно этим проектам, Австро-Венгрию следовало обязать, чтобы она часть Боснии и Герцеговины уступила Сербии, а всему югославскому населению предоставила автономию. Кроме того, на позицию французов влиял «итальянский фактор» вкупе с незнанием истинного политического положения югославян в Австро-Венгрии.

Италия критиковала появившуюся Корфскую декларацию, отвергала ее содержание. Итальянские дипломаты старались всеми средствами воспрепятствовать дальнейшему сотрудничеству сербского правительства с Югославянским комитетом. Любое упоминание объединения воспринималось ими как отсрочка обещаний, гарантированных тайным Лондонским соглашением. Поэтому с появлением Корфской декларации усилилась антисербская и антиюгославянская кампания итальянского правительства и прессы.

Правительство США появление Корфской декларации всего лишь зафиксировало[427].

События в России вызывали у сербского правительства исключительно большое беспокойство. Участвуя в работе межсоюзнической конференции в Париже, Никола Пашич столкнулся с тем, что союзники после того, как российское влияние при решении международных вопросов начало ослабевать и исчезать, стали все меньше заботиться о Сербии, ее интересах. Особенно опасным эго было для решения югославянского вопроса, который и в предыдущий период не встречал особого понимания. Николе Пашичу не без оснований казалось, что союзники не нашли еще окончательного решения, что по окончании войны делать с Австро-Венгрией: поделить ли и уничтожить, уменьшить или сохранить ради равновесия в соотношении сил европейских стран. С целью укрепления позиций Сербии после Парижа он посетил и Лондон.