Серая мышь - [100]

— Простите, — не очень вежливо перебил я Фишелла, — мне не совсем понятно, кому это «нам» и откуда я должен вернуться.

Лицо Фишелла сделалось серьезным, его серьезность показалась мне даже чрезмерной, это произошло, наверное, потому, что уж слишком резок был переход от эдакой панибратской игривости к теме, которую мнимый социолог хотел со мной обсудить.

— Господин Вапнярский, — заговорил Фишелл уже другим, деловым тоном, — обратился ко мне с двумя просьбами и просил меня, как старого и хорошего его приятеля, вам помочь. Я дал согласие. К счастью, оба эти вопроса взаимосвязаны. Первое — помочь через наши компетентные каналы отыскать следы вашей первой семьи, и второе — с этой же целью организовать вам бесплатную поездку в Европу. И то и другое в наших силах.

Меня охватило такое волнение, что я уже с трудом понимал, о чем он говорил. В памяти снова всплыло то, что стало забываться. В том, что мы расстались с Галей и сыном, я считал виноватым только себя, это меня мучило всю мою жизнь и до конца дней моих останется незаживающей раной. После разговоров с Вапнярским и с Юрком я не верил, что они живы, но вот этот случайный, чего-то хотевший от меня человек снова зародил во мне сомнение в том, в чем я уже глубоко уверился; и опять помутился разум, я едва не терял сознание.

— Вы верите, что моя семья жива? — спросил я.

— По некоторым данным нам известно, что среди погибших они не числятся. Вы готовы ехать? С аккумуляторным заводом мы все уладим.

— Почему вы именно мне оказываете такую честь? Насколько я понимаю, это делается не только из жалости и сочувствия ко мне.

— Безусловно. — Фишелл несколько замялся, стал тушить о крохотную хрустальную пепельницу сигарету, поглядывая на меня с несколько заискивающей улыбкой, и продолжил: — Вы, я вижу, прямой и понятливый человек. Так вот, буду с вами откровенным. Мы хотим, чтобы вы, молодой рабочий приятной интеллигентной наружности, талантливый художник, что будет способствовать вашему сближению с людьми, — мы хотели бы ввести вас в состав делегации, которая едет на Всемирный фестиваль. Вы поедете туда в обществе таких же, как и вы, парней; ваш шеф, который будет возглавлять делегацию, все о вас знает, он поможет вам найти следы пребывания вашей семьи в Вене, ну, а ели они поведут дальше, на восток, мы вам поможем пробраться и туда. Паспорт и все нужные бумаги для вас будут готовы. Но дело, конечно же, не только в документах, вы и сами должны быть готовы к поездке. В течение месяца вас будут привозить на эту виллу и кое-чему подучивать. Не беспокойтесь, вас не будут обучать, как убивать людей или отравливать колодцы. — Фишелл вдруг снова расхохотался и добавил, тут же погасив смех и улыбку: — О моем предложении вы должны хорошенько подумать, даю вам на это три дня. Достаточно?

— Вполне, — сказал я.

Фишелл пожал мне руку, и тот же длинный коричневый «крайслер», который доставил меня на виллу, отвез домой. Я не стал обдумывать предложение три дня; уже по дороге, вспоминая весь наш разговор, твердо решил не встревать ни в какие авантюры, я уже однажды был шпионом в партизанском отряде и помнил, чем все это кончилось. Гадкими казались мне все эти люди, пытавшиеся сварганить свои дела на моем горе, на моих страданиях, на том, что я считал для себя святым. Им на все это наплевать. Но как мог втянуть меня в такую авантюру Вапнярский?

Из дому я направился прямо к нему. У храма святого Владимира встретил Юрка Дзяйло. Поздоровались, Юрко искренне обрадовался мне. Я машинально поинтересовался, как он живет.

— Живу в общении с богом, это сейчас главное в моей жизни.

— Стараешься теперь и мухи не обидеть, а говорить всегда только сущую правду? — с нескрываемой издевкой спросил я.

Он не понял издевки и лишь скорбно закивал головой.

— А мне только что один из вершителей человеческих судеб сказал: нигде, ни в каких документах мировой канцелярии не зафиксировано, что мои Галя и Тарас мертвы. И хочет, чтобы я поехал по их следам, возможно, я их найду. Что ты на это скажешь, новоиспеченный правдолюбец?

— Скажу то, что и говорил, — печально изрек Юрко. — Твоих нет в живых. Тебя хотят послать шпионом, тебя продают, чтобы кому-то в карман посыпались доллары.

— А ты откуда это знаешь?

— Знаю. Мне тоже предлагали, но я отказался. Сказал, поезжайте сами, у вас, наверное, грехов поменьше. А мне надо еще долго жить, чтобы отмолить у бога прощение.

— Тебе это предлагал Богдан?

— Нет, его приятели из ЦРУ. Организации нужны деньги, а торговать ей нечем, кроме нас.

Я знал об этом и без Юрка, но разговор с ним, который стал таким смиренным и правдивым, охладил мой пыл, и я пришел к Вапнярскому совершенно успокоенный, да и обстановка в его доме была такая мирная и домашняя, что резких высказываний в адрес хозяина я делать просто не посмел. Богдан и Лукерья сидели в мягких креслах и смотрели телевизор. Лукерья угостила меня маковыми коржиками и молоком, как у нее на Украине. На стенах комнаты висели в золоченых рамах репродукции украинских художников, была среди них и одна моя копия с картины Васильковского. Низенький столик, на который Лукерья поставила два стакана молока и тарелку с домашними коржиками, был накрыт полотняной, вышитой украинским орнаментом скатеркой. В то время Богдан и Лукерья еще не были обручены, но дело уже шло к тому, и Лукерья считала себя не только хозяйкой дома, но и пыталась оказывать кое-какое влияние на свободолюбивого старого холостяка Вапнярского, пробовала, как она выражалась, «перевоспитывать Богдана для его же пользы». Я попал к ним как раз на «молочный ужин».