Серая кошка в номере на четыре персоны - [25]

Широкие, залитые вечерним солнцем улицы, прячущие среди темно-зеленых деревьев невысокие, аккуратно выбеленные здания, были немноголюдны. Там и сям светились витрины магазинов, выставляя напоказ пирамиды консервных банок, замысловатые сооружения из пачек плавленного сыра, печенья, шоколадных плиток, штабеля бутылок с яркими этикетками.

Гортанный туркменский говор звучал вперемежку с певучей скороговоркой хорезмийцев, плавной неспешностью русской речи. У подножья вздыбленных плит мемориала беззвучно плескалось пламя. Дул ровный, не по-летнему свежий ветер. По пустынному бульвару прогуливались одинокие парочки. Она подвела его к скамейке возле причудливо изогнувшегося дерева.

— Оригинальная, правда?

Он кивнул, хотя ничего особенного в скамейке не было: скамья как скамья.

— Я тут часто сижу по вечерам.

— Одна? — жестко спросил он. Она посмотрела ему в глаза то ли удивленно, то ли осуждающе, он не отвел взгляда, ощущая, как кровь толчками приливает к лицу, «Ну и скот же ты! — подумал он с досадой и раскаяньем. — Кто же задает такие вопросы?»

— Одна.

«Неправда! — взорвалось в нем. — Кому нужна эта ложь?! Тебе? Мне? Скажи, наконец, правду! Пусть горькую, пусть не оставляющую надежд, — скажи! Нельзя так дальше!»

Но он промолчал и послушно опустился рядом с ней на злополучную скамейку.

Густели сумерки.

МОСКВА. НОЯБРЬ 1975 ГОДА

— У тебя есть родственники в Москве? — спросила она за завтраком.

— Тетка. На Рязанском проспекте живет.

— Ты был у нее?

— В этот приезд нет.

— Поедешь?

— Не мешало бы.

— Тогда предоставь все мне.

— Что «все»?

— Общее руководство.

— Изволь… Но…

— Никаких «но». Полное повиновение.

— Договорились.

— Значит, так. Сейчас едем на Красную площадь. Оттуда на Рязанский проспект. Все остальное — потом. Согласен?

— Где логика? Берешься командовать, а сама спрашиваешь, согласен ли.

— Дорогой мой, — она допила кефир и аккуратно промокнула губы салфеткой. — Я ведь все-таки женщина. Логика и женщина — понятия несовместимые. Так что будь великодушен.

— Постараюсь.

К Мавзолею выстроилась длинная, в несколько рядов очередь. Народу было так много, что он умудрился потерять ее в толпе и уже начал беспокоиться, но тут она объявилась неподалеку, оживленно разговаривающая с каким-то мужчиной в сером плаще. «С тобой не заскучаешь!» — отметил он раздраженно, а еще минуту спустя разозлился уже не на шутку: по-лошадиному скаля зубами, к беседующим присоединился тот самый тип с бакенбардами, которого он приметил еще в баре пансионата «Березки».

«Только тебя еще тут не хватало! — Он резко отвернулся и стал разглядывать храм Василия Блаженного, словно видел его впервые. — И что они липнут к ней, как мухи к меду? А я что?» Он вконец запутался и не знал, как вести себя дальше.

— Пойдем?

Голос ее прозвучал как-то уж слишком спокойно.

— Что это за типы?

— Ты о ком?

— Не прикидывайся!

— Ого!

Он почувствовал, что вот-вот сорвется. Поняла это и она.

— Тот, длиннолицый, — книголюб из Ташауза. Наш земляк.

— Твой земляк! — свирепо отмежевался он.

— Ну, мой. А второго я не знаю. Просто стоял рядом, ну и заговорил…

— О чем?

— Ради бога! Его интересовал всего лишь адрес магазина «Чай-кофе». Пойдем. И учти, я страшно замерзла.

— Так тебе и надо! — буркнул он, успокаиваясь. — Будешь знать, как болтать со всякими…

— Теперь буду, — покорно вздохнула она и зябко передернула плечами. — Пойдем, а?

Через полчаса они высадились из такси у многоэтажки на Рязанском проспекте. Тетка обрадовалась его приезду, захлопотала, засуетилась — маленькая седая старушка, неприметно и тихо доживавшая свой век в огромном и шумном городе.

— Только не затевайте ничего, — предупредил он. — Мы на несколько минут.

— Да как же так?! — ужаснулась старушка. — В кои-то веки появляешься и — на тебе! Нет уж, милый, никуда я вас не отпущу. Посидим, чайку попьем. Отогреетесь с холоду… Да что же это я — все с тобой, да с тобой, а про гостью и позабыла совсем! Раздевайтесь, голубушка. Давайте-ка я за вами поухаживаю. Племянничек мой ни за что не догадается. В азиях вырос. Дикарь. Шлепанцы хоть подай, увалень! Да не те — красные, они потеплее.

Продолжая говорить без умолку, она проводила их в комнату с единственным заставленным цветами окном, перегороженную старинной с полинялыми драконами шелковой ширмой, за которой, видимо, стояла кровать, усадила на древний диван, недовольно отозвавшийся басовитым ворчаньем пружин, сменила скатерть на столе и кинулась в кухню: «Я на минутку, не скучайте, телевизор посмотрите пока что!..»

Телевизор тоже был старый, как и все в этой комнате, «КВН» с линзой перед крохотным экраном, и он вдруг подумал, что совершил непоправимую глупость, приведя ее сюда с собой в это уютное, по-старушечьи опрятное и все-таки безнадежно тоскливое обиталище.

С теткой он никогда не был особенно близок, но она осталась единственной родственницей по материнской линии, и он считал своим долгом навещать ее всякий раз, когда приезжал в Москву.

— Знаешь, а мне здесь нравится!

— В самом деле? Что же именно?

— Все. — Она обвела комнату взглядом. — Такое не каждый день увидишь.

«Умница ты моя!» — подумал он с благодарностью.