Сень горькой звезды. Часть первая - [30]

У Рыжика жизнь повеселее: хозяин его холит. Вкусную рыбу – коту, вкусное мясо – коту. Спать ложится – кота к себе кличет. Ребятишки играть к коту ходят, бабы молоко несут. Скоро Рыжик в здоровущего котища вырос. Стал за ограду гулять выходить.

Однажды соседский пес Шалаболка за ним охоту устроил. Не понять охотничьей лайке, что кот зверь особенный, домашний и потому запретный. Чуть было совсем Рыжика не схватил, но тот извернулся, рыжим пламенем взвился в воздух, словно пружиной подброшенный, пал сверху прямо на морду Шалаболкину и, наградив ее отпечатками всех своих когтей, благополучно скрылся. Вдобавок выскочил Орлик и еще потрепал Шалаболку. Так и жили.

Пришла пора промышлять идти. Бабы для уходящих пельмени лепят, а Иван для Рыжика повозку готовит. К фанерному ящику крышку на ременных петлях приладил, мягкую шкурку внутри постелил, стал приучать кота в нем спать. Припасы на зимовье Иван еще по открытой воде завез. С первым снегом вскинул на плечо двуствольную «тулку», укрепил на нарте ящик с Рыжиком. В одну лямку пристегнул Орлика, в другую сам впрягся. «Не иначе как на медведя пошел, – хохотали бабы. – Такой зверюга, как Рыжик, с мишки шкуру живьем сдерет!» Помолчали бы, отряселки! У бабы, веем известно, глаз дурной. Встреть бабу с пустым ведром – порожняком вернешься; спросит баба: куда пошел? – можешь возвращаться, пути все равно не будет. А уж если перешагнет через снасть – не бывать уловам. Вот и на Ивана накаркали... Добыть медведя для Ивана дело привычное: редкую зиму не поднимал одного-двух. Да уж предел подошел: тридцать девять добыто, сороковой – роковой. Чего зря судьбу испытывать?

Долго ли, коротко ли, пришли наши друзья к избушке. Сезон неплохой вышел. С осени орех уродился, потому белка расплодилась. За ней соболь, куница пришли. В урожайный год мышей всегда уйма, значит, и лиса рядом.

У охотника каждый зверь на примете, на каждого своя ловушка. В осинниках зайцы глубокие тропы пробили – на них проволочные петли стоят. На рябчика, куропатку – петли из конского волоса, на лису – капканы, на соболя, куницу – капканы помельче, а еще плашки да кулемки – самодельные ловушки. Белку, ту вместе с Орликом добывают.

Утром, еще в потемках, надевает охотник широкие лыжи-подволоки, мешок на спину, ружье в руки и айда по путику! Путик – это ежедневный путь охотника от ловушки к ловушке, от капкана к капкану, от петли к петле. За день много пройти надо, а ведь погода не балует. От мороза деревья аж стонут и лед на реке трещит. А не идти нельзя: вовремя из ловушки зверя не вынешь – расклюют его вороны да сороки. Пропадет пушнина. Стрелять бы этих разбойниц, да некогда. Бежит Иван не шибко, лыжи чуть подволакивает (потому и называют их подволоками), на ходу сухарь жует, по сторонам зорко смотрит. Орлик по тайге рыщет: лайки в лесу от охотника далеко уходят. Найдет собака зверя, облает, загонит на лесину, держит, голосом хозяина зовет. Иван по голосу понимает, кто это там попался, и спешит на лай.

Весь день охотник на ногах. Все, что добыл, на себе несет. Не один десяток километров за день отмеряет, пока в избушку вернется. А она стоит пустая, холодная. Надо еще печь истопить, сварить, самому поесть, собаку и кота покормить, шкурки обезжирить и на пялки натянуть, одежду просушить, ружье почистить. Мало ли что еще! Глядишь, и полночь. Не успел заснуть – пора снова ловушки смотреть. И так день за днем, неделя за неделей, ни выходных, ни праздников. Всегда один, на свой страх и фарт. Не уберегся, заболел – сам себя и лечи: на твою хворобу никто больничный не выпишет. До ближайшего доктора верст двести наберется. Знать бы городским щеголихам, какой ценой им меха достаются! Сильным и смелым должен охотник быть...

Кот на зимовье обжился. Пока дед с собакой в тайге бродят, кот в избушке без дела не скучает: мышам спуску не дает. Припас у хозяина в целости сохраняется, за шкурки тоже опасаться не приходится. Вернется Иван – кота погулять отпустит. Рыжик далеко не уходит: совы боится, да и снег глубокий. А мышей возле избушки еще и больше.

Так и промышляли втроем, может зиму, может пять. Один сезон нефартовый выдался. Зима почти вся прошла, а пушнины добыли, как говорят, кот наплакал. Может, состарился Иван Кремнев, может, на печку ему пора? На печи смерть костлявую скорей дождешься... Да-а... Ну да ладно.

Все Иваново хозяйство на малой нарте поместилось: ящик с котом, мешок с бельишком и пушниной, котелок да топор. Ружье на плечи, патронташ на пояс, лыжи на ноги. Дверь избушки колом подпер: «Айда домой, ребята!» Иван к нарте привык, Орлик к лямке привык, Рыжик к ящику привык. Тепло ему на барсучьей шкурке. Крышка чуток приоткрыта, чтобы дышалось легче. Рыжик в ящике дремлет: ему теплая печь снится.

Путь до дома всегда короче. Однако на полпути у них задержка вышла: набрели на берлогу. Под поваленной елью устроил себе мишка логово: густые ветви укрыли медведя, снег сверху засыпал. Мимо пройдешь – не заметишь, одна отдушина выдает: мишка дышит, из нее парок курится.

Орлик на берлогу заворчал, а Иван обрадовался: не пустой вернется. Однако незадача вышла: пулевых патронов не оказалось. Делать нечего, надо пули лить. Ружье у Ивана надежное – курковая двустволка-двадцатка. За долгую жизнь охотился он с шомпольной пистонкой, русской берданой, итальянской крупнокалиберной «Гра», но лучше всех оказалась курковая «тулка». На серьезной охоте надо быть уверенным, что ружье не откажет, а курки взведены. Модные нынче бескурковки на морозе подвести могут: и не перезарядишь, и курок не взведешь. Карабин тоже не находка: при промахе или осечке, пока затвор передернешь – медведь успеет тебя по головке погладить. Да-а... Для карабина пулю не вдруг изготовишь, а для дробовика можно. Чтобы Орлик зверя зря не поднял, Иван его к сосенке привязал. Тут же неподалеку костерок разложил. Дробь из патрона в ложке расплавил и вылил в берестяный фунтик, воткнутый в снег. Теперь заготовку пули надо по стволу подогнать, на обухе топора обстукать. Пуля получилась неуклюжая, но на такой случай ладно. Одну сделал – за другую принялся. Сидит у костра, свинец плавит, от берлоги совсем близко. Орлик в стороне на привязи рвется, Рыжик на нарте в ящике спит. Иван нарту подле костра поставил, ружье на нее положил. Когда пулю по стволу подгонял – разрядил, а заряжать еще нечем: пули не готовы. Совсем осторожность забыл, думал, медведь еще крепко лежит. И просчитался: тот, видно, с осени долго не ложился: может, больной был, может, жиру не нагулял, то ли кто с первой лежки спугнул. Сквозь дрему услышал он у берлоги охотника с лайкой, проснулся и затаился. Но, когда на берлогу дымком потянуло, не выдержал и с ревом выкатился из-под елки.