Сень горькой звезды. Часть первая - [26]

– Да уж зря не скажут, – вздохнул Жорка. И ощутил про себя, что и сегодняшнее плохое настроение с неукротимым желанием выпить, и возникшая досада на продавщицу родились из вчерашней азартной погони и неумелой ненужной стрельбы вдогонку. – Упустили подранка...

– Напаскудили вы опять, ребята, – заворчали мужики, – теперь он, если не подохнет, по всей округе житья не даст. Возле жилья шастать будет. Остерегаться следует, за скотом доглядывать. Задали вы нам опять задачу... А что, совсем уезжать экспедиция не собирается?

От неприятного разговора Брянцева освободили бабы, гурьбой вывалившие из магазина. Женщины зажали его в кольцо и затараторили наперебой, заискивая перед Жоркой:

– Будьте любезны, простите Клавдею...Через ваше заклятие последней продавщицы лишимся... Сидит на мешке и плачет, торговать не стала... Она и так Богом обижена: мужик у нее зимой в тайге застрелился на самостреле. Снимите заклятие – не порожними же нам назад ворочаться.

Возвращаться порожним не входило и в Жоркины планы, а потому последний довод показался ему особенно убедительным. Увлекаемый бабами, он пробасил над Клавкой:

– Ладно, прощаю! И чтобы впредь на детей не рявкать!

Довольные исходом бабы заголосили на все лады:

– Вот и славненько. Можно ведь и по-человечески... Клавдюшка! Отоварь их без очереди...

Клавдия размазала слезы и, сняв с полки бутылку «Московской», спросила хрипло:

– Вам одну?

Тот победно ухмыльнулся и вышарил из кармана измятую сотенную:

– Четыре.

Очередь осуждающе промолчала. А Жорка подманил пальцем Октюшку и добавил:

– Еще конфет, самых лучших, килограмм.

– Есть «Мишки».

– Медведей нам больше не надо. Давайте «Кара-Кум».

Жорка вручил девчушке хрустящий кулек, провел рукой по соломенным кудряшкам и хлопнул дверью. Торговля пошла своим чередом.

Когда Анатолий в числе последних покинул магазин, уже завечерело. Крыльцо опустело, зато чуть поодаль, на краю обширной поляны возле склада, у новой рыбкооповской сторожки скопилось разновозрастное общество, душой и заводилой которого по праву считалась личность далеко за пределами поселка популярная – Карым.

От сторожки призывно доносились взрывы хохота, и Толя поспешил на смех.

Обрусевший татарин Карым Аппасович Шингораев на старости лет отошел от промысла и определился сторожем на склад и в магазин рыбкоопа в поселке, которые темнели на самом берегу Неги.

В бесконечные белые ночи, когда поселковая молодежь никак не может угомониться, на бархатной лужайке перёд сторожкой собирается веселая компания любителей станцевать под гармошку. Неутомимые ребятишки здесь же гоняют «чижа» или играют в «двенадцать палочек». Мужики постарше, посещая лавку, тоже не избегают веселого места и задерживаются на крылечке перемолвиться словечком, покурить, а то и перекинуться в картишки в «подкидного» или в «шестьдесят шесть».

Возле сторожки Карыма Аппасовича, или по-деревенски Шингорая, собираются послушать байки. И то сказать, заняться больше нечем: радио нет, кинопередвижка приезжает два раза в месяц, газеты и то по неделе идут. Потому Шингорай в центре внимания. За свои восемьдесят он повидал немало. Воевал в японскую, получил крест в германскую, ранение в гражданскую. За длинный язык сидел в тюрьме у белых, сослан на Север красными. При НЭПе коробейничал по селам, был ограблен и едва не убит бандитами, после рыбачил в артели, служил в «Заготпушнине», принимал рыбу в засольном пункте рыбозавода, охотился по договору и вот теперь осел прочно в рыбкооповской сторожке. Детей у него не осталось. Возможно, потому общество сорванцов ему особенно приятно, и он их не гонит из тесноты сторожки, осторожно поворачиваясь у «буржуйки», чтобы случайно не отдавить огромным сапожищем ногу одному из своих сопливых приятелей. На «буржуйке» постоянно кипит большой медный чайник, в котором варится необыкновенно крепкий зеленый чай, который Карыму доставляют по спецзаказу из самого Вартовска. Тисненой арабской вязью и внушительными размерами напоминающая надгробную, прессованная плита чая лежит на колоде, и при необходимости Шингорай отделяет от нее солидный кусок, старательно орудуя топором.

Черно-зеленую обжигающую жидкость он пьет глотками, не торопясь и смакуя. По сморщенным щекам катится пот, и Карым вытирает его тюбетейкой. Слегка отдохнув и повеселев от сознания с толком выполненного дела, Карым усаживается на крыльце в окружении пацанов, прямо-таки жаждущих этого момента, с которого начинаются расчудесные истории. Зародившись на неказистом крылечке, карымовские байки не забудутся и, обретая популярность в народе, пойдут гулять по округе под именем «шингораек», чтобы в приукрашенном и донельзя измененном виде однажды вернуться к своему родителю. Историй у старого Карыма бездна...

Но старика надо сначала раскачать, растормошить, ввести во вкус. Лучше всех это умеет Петька Аристов, по кличке Тунгус, раскосые глаза которого Карым отличает среди остальных. Может, узкоглазый Петька напоминает ему утонувшего сына Алима и потому старик так приветлив с ним – как узнаешь?

– Карым Пасович! – начинает Петька. – Расскажи сказку!

К Петьке присоединяется еще десяток голосов, таких славных и заискивающих, что старику устоять невозможно.